– Закрой дверь, Табби, – приказал он.
– Шай, что...
– Закрой эту чертову дверь, Табби! – он зарычал и увидел, как побледнело ее лицо, когда она закрыла дверь и повернулась к нему.
– Ладно, Шай, успокойся. Мы поговорим, – мягко сказала она.
– Ты уезжаешь? – спросил он.
– Я... – она заколебалась, облизнула свою гребаную губу и, Боже, это ударило его прямо в член, как всегда ударило прямо туда. – Да, Шай, – призналась она. – Я собиралась позвонить тебе на следующей неделе. Поговорить с тобой. Сказать тебе, что это...
– Ты не уедешь, – прервал он ее.
Табита вскинула голову.
– Я еду Шай, – сказала она. – Мне нужно пространство, чтобы собраться с мыслями. Контракт подписан...
– Ты. Не. Уедешь, – снова прервал он ее.
Она закрыла рот и уставилась на него.
Шай продолжал говорить.
– Если тебе нужно собраться с мыслями, ты делаешь это здесь, там, где я могу добраться до тебя, а не где-то, куда я должен тащить свою задницу на самолете. Ты меня понимаешь?
– Но Шай... – начала она.
Она не понимала его.
– Ты не уедешь, – повторил он.
– Но я должна...
Он наклонился к ней и прорычал.
– Ты не уедешь.
Внезапно Табби стала выглядеть потерянной. Раскинув руки в стороны, она спросила.
– Почему?
– Вот почему, – отрезал Шай, прошел три шага, разделявшие их, обнял ее за талию, запустил руку в ее волосы и притянул к себе.
Он прижался губами к ее губам.
Затем просунул язык меж ее губ и вот оно.
Господи, вот оно, бл*дь.
Этот вкус был у него на языке в течение многих гребаных лет.
Сладко, боже, так чертовски сладко.
Великолепно.
Он взял еще, и Таб отдала, ее тело таяло в его руках. Она приподнялась на цыпочки, обвила рукой его плечи, держась за него, скользнув другой рукой в его волосы, прижимая его рот к своим губам.
Она продолжала отдавать ему поцелуй так, что Шай взял еще больше. Иисус, от ее вкуса, от ощущения того, как близко он прижимал ее к себе – мир растаял. Это было опьяняющей, чем любой ликер, кайфа было больше, чем давал любой гребаный наркотик.
Необыкновенно.
Лучше, чем он предполагал. Лучше, чем годы размышлений о том, насколько это может быть хорошо.
Лучшее, что у него когда-либо было.
Всего лишь гребаный поцелуй.
Шай оторвался от ее губ, но чувствовал на губах ее короткое возбужденное дыхание, когда снова сказал.
– Ты не уедешь.
– Хорошо, – выдохнула она, и он закрыл глаза, прижался лбом к ее лбу и сделал глубокий вдох, чтобы справиться с пожаром в груди.
Наконец он открыл глаза и посмотрел на нее сверху вниз.
Ее взгляд был рассеянными, глаза затуманенными. Табби прижималась к нему, все еще держась за него, запустив руку в его волосы.
Он заставил весь мир растаять и для нее тоже.
Огонь внутри вернулся, но он был другим, и изменение было чертовски блестящим.
– Мы соберем твои мысли здесь. Вместе, – потребовал он.
– Ладно – согласилась она, переводя дыхание.
Черт, она была милой. Горячей и симпатичной.
Пришло время поговорить с Розали.
– Что ты сделаешь? – спросил он.
– Не уеду, – ответила она.
Хорошо. Все понято.
– Тогда что ты сделаешь? – подтолкнул ее Шай.
– Соберусь с мыслями, – ответила она.
– Сколько времени тебе нужно для этого?
– Два часа.
Он почувствовал, как его губы дрогнули.
Наконец-то.
Черт, наконец-то.
– У тебя есть два часа, сладкая, а потом ты придешь ко мне, – потребовал Шай. – В мою квартиру. Я напишу тебе адрес.
Ее прекрасные голубые глаза не отпускали его, и она прошептала.
– Хорошо.
– Два часа, Табби.
– Два часа, Шай.
Да.
Вот оно.
Бл*ть, наконец-то.
– Хорошо, детка, а теперь поцелуй меня.
Ее глаза вспыхнули так, что он почувствовал напряжение в своем члене. Затем Таб поднялась на цыпочки, прижалась своим красивым розовым ртом к его губам и дала ему то, чего он жаждал четыре года.
Ее сладкий розовый язычок скользнул между его губ и коснулся кончика его языка.
Его язык снова скользнул в ее рот, и он ответил на поцелуй. Это было повторение первого, но длиннее, глубже – не лучше, но намного чертовски жарче.
– Два часа, детка, – приказал Шай, когда оторвался от ее губ.
Тяжело дыша у его губ, она кивнула.
Он отпустил ее. Она покачнулась. Шай подошел к двери, распахнул ее, повернулся к ней спиной и поднял руку со средним и указательным пальцами, вытянутыми к потолку.
Ее щеки порозовели, губы распухли, глаза были мечтательными, и это был чертовски хороший взгляд.
Табби кивнула, пребывая словно в тумане.
Шай ухмыльнулся. Повернувшись, он закрыл за собой дверь и продолжал ухмыляться, пока бежал к своему мотоциклу.
Глава 8
«Ушел за тобой»
Я стояла перед дверью Шая, стараясь не задыхаться и одновременно собраться с мыслями.
Двух часов оказалось недостаточно.
Я знала одно. Яму моего отрицания больше нельзя было отрицать. Не после месяца без Шая. Только не после этого поцелуя.
Тот поцелуй.
Тот сказочный, невероятный, удивительный поцелуй.
Это было не то, что я должна была решить в своей голове.
По крайней мере, мне удалось договориться с агентством, которое отправляло меня на Кейп-Код. Я позвонила им и сказала, что у меня семейные проблемы, из-за чего мне придется отказаться от поездки, что было полной ложью, но после того поцелуя...
Тот поцелуй!
После того поцелуя я точно знала одно: я не смогу оторваться и быть так далеко от Шая в течение шести месяцев или даже еще одного дня. У меня был месяц без него, когда я чувствовала себя еще более потерянной, чем когда умер Джейсон.
Я знала, почему это произошло. В отличие от ситуации с Джейсоном, мне не с кем было поговорить об этом, и даже я отрицала про себя, почему наша разлука так сильно повлияла на меня. И то и другое усложняло задачу, настолько усложняло, что я не могла обойтись без побега. Следовательно, это был Кейп-Код.
Так что после того поцелуя я никак не могла быть далеко от него и застрять на чертовом острове на полгода.
Но нам еще нужно было кое в чем разобраться. Розали.
Единственное, что мне удалось сделать за эти два коротких часа, это позвонить большому Пити. Я попыталась выведать что-нибудь, потанцевать вокруг темы, но думаю, что он видел меня насквозь, когда я попыталась хитростью выяснить, не спрашивая прямо, виделся ли Шай с Розали.
Пит сообщил мне плохие новости, звуча так, как будто он сообщал мне плохие новости, вот почему я думала, что не смогла его обхитрить. Плохая новость, которую сказал мне Пит, была в том, что Розали была три дня назад в комплексе и уехала с Шаем на мотоцикле.
Прежде чем мы продолжим с нашего поцелуя, я должна знать, что происходит с Розали.
И последнее, но не менее важное: нам нужно было обсудить то, как он теряет рассудок, когда раздражается на меня.
Я всю жизнь наблюдала за малышками байкеров и за тем, как они ладят со своими крутыми байкерами. Я знала, что это минное поле, и так же знала, что Шай был не единственным крутым байкером, который становился порой сумасшедшим, как в ту ночь, когда мы обсуждали, почему я исчезла на две недели и снова два часа назад, когда он столкнулся с новостью о моей поездке.
Насколько я могла судить, было три варианта прохождения дистанции с байкером, и после того поцелуя это занимало мои мысли.
Проходить дистанцию с байкером. С Шаем.
Варианты были, первый – сдаться и позволить им катиться прямо на вас.
Я не думала, что я настолько слабохарактерная, надеялась, что это не так.
Следующим вариантом была байкерская сучка, как и моя мама. Мама была просто стервой, так что это должно было случиться, что она позволила своей стервозности светиться. Но иногда, когда мальчики были мальчиками, властными байкерскими задирами, вместо того, чтобы сразу устанавливать границы, я видела, как женщины переступают через них, все время бодаясь со своим мужчиной и не разговаривая с ним, поэтому они ничего не делали, кроме как устраивали сцены. Громко. Публично. Мерзко.
Я не хотела подобного для себя.
Нисколько.
Последним вариантом было то, как вела себя с отцом Тайра. Я не знала, как она это уравновешивала, но они были теми, кем были, и это почему-то цепляло. Она не позволяла ему кататься по ней, хотя у него была доминирующая личность, которая вытесняла все вокруг, если вы не были в состоянии противостоять ему. Тем не менее, Тайра должна была найти ту золотую середину, где она дала отцу то, что ему нужно было, ну... а папа... чуть больше – он будет бодаться с вами, и результаты не будут красивыми. Чуть меньше – он воспользуется преимуществом, а затем потеряет интерес, особенно к женщинам, потому что, как бы папа ни был помешан на контроле, он не хотел контролировать свою женщину. Ему нравился вызов. Только в меру.