Черт.
В тот миг, когда ее взгляд остановился на Шае, ее лицо побледнело, и мое сердце сжалось, увидев выражение ее лица.
Она была влюблена в него по-крупному.
До сих пор.
Розали еще не полностью пережила расставание с Шаем. Даже спустя месяц боль была почти на поверхности, там, где ее можно было увидеть. У нее даже не было сил, чтобы скрыть это.
О, боже.
Она скользила взглядом по его лицу, волосам, плечам, потрясающим ожерельям, которые он носил, и даже не пыталась скрыть тоску, наполнившую ее взгляд во время осмотра.
Я была избирательной в отношении музыки в стиле кантри, и одной из любимых исполнительниц у меня была Яна Крамер20. Меня никогда не бросали, но она выглядела точно так же, как песня Яны «Why You Wanna21?».
Отвратительно.
– Розали, – пробормотал Шай, когда пришел в себя.
Она вздрогнула, и ее глаза метнулись ко мне, а затем обратно к Шаю.
– Шай, э-э... привет. Вау. Ты... ходишь по магазинам.
Она посмотрела на меня и, не зная, как с этим справиться, я решила попробовать улыбнуться нежной улыбкой. Я не была уверена, что мне удастся сделать это до того, как она заговорит.
– А ты, должно быть, Табби, – заявила она, протягивая руку в мою сторону. – Мы с Шаем... старые друзья.
Это убивало ее, но я должна была признать, что она старалась.
– Да, – я вытащила свою руку из кармана Шая и взяла ее за руку. – Привет.
Совершенно неубедительно, но что еще сказать?
– Привет, – прошептала она и посмотрела на Шая. – Ты... хорошо выглядишь.
– Ты тоже хорошо выглядишь, Рози, – мягко ответил Шай.
Провал!
Я знала, и была уверена, что если бы здесь была потрясающая кантри-певица Яна Крамер, она бы подтвердила, что его ответ был неправильным. Подобная фраза заставила бы девушку задуматься, почему, если ее бывший думал, что она хорошо выглядит, он расстался с ней?
Я решила, что была права, когда Розали опустила подбородок, чтобы скрыть гримасу, заправила волосы за ухо и пробормотала.
– Ох... Мне нужно идти, – она скользнула взглядом между Шаем и мной, все еще бормоча и, как я догадывалась, все еще лгала. – Рада была увидеть тебя Шай и познакомиться с тобой, Табби.
Потом она ушла.
Шай не двигался. Он также не смотрел ей вслед. Он просто стоял несколько секунд, глядя в пространство, и я дала ему это время.
Затем он снова заставил нас двигаться, бормоча себе под нос.
– Не зря не хотел приходить сюда, больше никаких гребаных покупок. Никогда.
Я решила, что самым мудрым ответом на это замечание будет вообще не отвечать. Я просто снова сунула руку в его карман и подошла к нему так близко, как только могла.
Мы были в моей машине на дороге, когда он нарушил долгое молчание.
– К черту. Мне нужно выпить.
– Хорошо, дорогой, – ответила я. Я видела, что стычка с Розали глубоко ранила его. Должна была признать, что это было не очень удобно.
Мы ехали довольно долго и оказались в баре между Боулдером и Денвером, который все еще умудрялся быть в глуши в этом населенном районе. Я никогда не была там раньше. И так как было только четыре часа дня, когда мы толкнули дверь, я заметила, что «гудок» и «тонк» еще не были введены. Музыкальный автомат играл тихо, и в баре было всего три человека, двое из них бармены.
Шай повел меня за руку к бару, а потом, как обычно, решительно подвел меня к табурету.
Подошел бармен, и Шай сразу же заговорил.
– Два пива, одна рюмка текилы.
Бармен вздернул подбородок, сделал движение, чтобы записать заказ, и Шай посмотрел на меня сверху вниз.
– Я напиваюсь, а ты поведешь.
Ой-ой.
У меня было плохое предчувствие по этому поводу.
Он бросил Розали ради меня, и, судя по всему, у него не было с этим проблем. Нисколько. Но я только что видела крупным планом, насколько она была великолепна, и еще она выглядела страдающей. Очевидно то, что он испытывал к ней, было слишком глубоко, и потребность Шая выпить говорила о том, что, возможно, он отрицал, что то, что он чувствовал к ней, что тоже было глубоко.
И, если это было так, я не знала, что чувствовала по этому поводу кроме как то, что это не хорошо.
Принесли пиво, принесли рюмку, Шай залпом осушил ее, а потом сказал бармену.
– Еще одну.
Он взял еще одну, осушил ее и запил пивом. Потом уставился на свой стакан.
Я сидела рядом с ним и волновалась. Это продолжалось некоторое время, и я уже собиралась спросить его, когда он заговорил.
– Мама ушла от папы.
Хорошо, можно сказать, что это было не то, что я ожидала услышать.
– Извини, дорогой? – тихо спросила я, и он повернул только голову, его тело осталось сгорбленным над стойкой, и пригвоздил меня своими зелеными глазами.
– Мне было десять лет. Лэну было восемь. Мы вернулись домой из школы, она упаковала для нас чемоданы, сказала, что мы с Лэном поживем у бабушки какое-то время. Лэн спросил, поедет ли папа, и я никогда, бл*дь, не забуду ее лица, когда она сказала: «Нет, дорогой, ты увидишь своего папу в выходные, маме нужно немного времени побыть с бабушкой и ее мальчиками. Ладно?», – Шай покачал головой и закончил на бормотании, – черт.
Он вернулся к стакану с пивом и отхлебнул глоток. Я подняла свой стакан и тоже отхлебнула.
Когда ставила его обратно на барную стойку, я осторожно спросила.
– Я рада, что ты делишься, но, извини, дорогой, я не понимаю, почему ты делишься именно этим, Шай.
– Мы с Лэном понятия не имели, – продолжал он, глядя на свое пиво, и я поняла, что он должен рассказать свою историю. – Это появилось из ниоткуда. Они были из тех родителей, которые скрывают любое плохое дерьмо. Они не кричали друг на друга при нас. Они даже не кричали друг на друга в своей комнате, когда мы были в постели, или, по крайней мере, если они это делали, мы этого не слышали. Он был, папа был, черт, я был маленьким ребенком, и я знал, что он был в нее влюблен. Всегда целовал ее, ее губы, щеки, шею, плечо. Трогал ее за задницу, за талию. Они шли, он обнимал ее за талию, или обнимал, или держал за руку. Она шла через гостиную, он хватал ее и притягивал к себе на колени. Они много смеялись. Они часто переглядывались. Когда мы ложились спать, они не сидели перед телевизором, а сидели в баре на кухне, сидели рядом и разговаривали. Не о тяжелом дерьме, воздух не был таким вокруг них. Никогда, насколько я помню. Они просто разговаривали друг с другом. Это было чертовски круто. Мне нравилось это дерьмо. Это заставляло чувствовать себя дома в безопасности. Так что я понятия не имел, зачем ей понадобилось время от папы.
– Очевидно, она вернулась, – подсказала я, когда он остановился, чтобы сделать еще один глоток.
Он перестал горбиться над стойкой, выпрямился и повернулся ко мне.
– Да. Она вернулась, – подтвердил он.
– Так это хорошо, – тупо заметила я.
– Слышал, как она разговаривала с бабушкой.
Ой-ой, снова.
– Да? – спросила я.
– До сих пор я думал, что это было глупое дерьмо. Он не изменял ей, не играл в азартные игры, не пил, не бил, не прятал от нее деньги. И с тех пор, как они умерли, у меня всегда была эта яма, эта ядовитая яма в моем животе, потому что мы были у бабушки в течение трех недель. Она потеряла три недели без отца всего за два года до того, как они ушли, и, черт возьми, причина была такой чертовски глупой.
– Ладно, – сказала я, когда он снова остановился.
– Теперь я понимаю, что это было женское дерьмо. Как бы глупо это ни было для меня, но было важно для нее. Это отталкивало ее от него. Это что-то значило для нее. Достаточно, чтобы поставить все то хорошее, что у них было, под угрозу. Так что, на самом деле, это было не глупо. Это было чертовски серьезно.
Я положила ладонь ему на бедро и сжала ее, догадываясь.
– И ты вспомнил об этом, когда увидел Розали, и было так очевидно, что она... не очень хорошо относится к тому, что произошло между вами двумя, и ты думаешь, что неправильно оценил ситуацию?
– Да, – отрезал он. – Она выглядела точно так же, как месяц назад, когда я порвал с ней. Никакого исцеления. Ничего. Та же боль. Такая же боль. Она вообще не двигается дальше, так что, да, Таб, я недооценил ситуацию.
– Это отстой, дорогой, но сейчас ты ничего не можешь с этим поделать. Она будет двигаться дальше. Это просто может занять больше времени, чем ты себе представляешь.
– Ага, – пробормотал он, повернулся к своему пиву, выпил остатки, затем привлек внимание бармена и вздернул подбородок, чтобы заказать еще. Затем снова посмотрел на меня. – Так что, когда ты это поймешь, а ты это поймешь, потому что я знаю, что ты еще не поняла, и я собираюсь взвалить это на тебя, так что ты поймешь после того, как это дерьмо случилось с мамой. После встречи с Розали у меня плохое предчувствие, что боль останется с тобой и уведет тебя от меня.