— Его зовут Леголас и он совсем не Трандуил, — недовольно кривится Орофер. Замок, к его раздражению, становился все ближе.
— Говори себе это почаще, — ухмыляется Гэлрэн.
Оставшуюся часть пути они молчат, каждый занятый мыслями о своем.
Разумеется, с Гил-Галадом они общались и не раз после той войны, закончившейся для обоих столь интересным образом. Умирать Ороферу не слишком понравилось — та стрела не попала прямо в сердце, прошла совсем близко, чего, впрочем, было достаточно, чтобы смерть пришла довольно болезненно и не слишком быстро. Перепуганные, темные, почти черные от страха глаза мертвенно-бледного Трандуила — Валар, на мгновение Ороферу почудилось, что умирает там не он или же, по крайней мере, не он один — также особенно не успокоили и удовольствия не принесли.
Встретившись спустя пару тысячелетий после того, как отгремела Битва Последнего Союза, у них с Гил-Галадом состоялся несколько неловкой разговор, результатом которого стало то, что оба они сошлись в мнении о том, что смерть или, точнее, умирание — не самое приятное состояние и каким-то образом, не сказав о том ни слова, решили больше тему войны не поднимать. Может, и к лучшему.
Друзьями они не были. Не были и теми, кто, случайно встретив друг друга, испытал бы хоть сколько-нибудь приязненные чувства. О, будь на то воля Орофера они никогда — никогда! — не встречались бы больше, до самого конца мира и, быть может, чуть дольше.
Однако его чувства и желания едва ли волновали Гэлрэна, с излишним энтузиазмом и странной усмешкой стучащего в дверь. Орофер мрачно подумал, что, быть может, выбирая себе товарищей, не только Леголас в их семье поступил на редкость неблагоразумно.
Лишь Трандуил отличился — с некой долей презрительности — Валар, хоть что-то, воспитывая сына, он сделал правильно! — и к нолдор, и к гномам, и, пожалуй, абсолютно всем остальным эльфийским народам и тем, кто был ниже его по статусу ли, по умениям хуже — не особенно важно, отпрыск неведомым образом выцепил себе из пестрой толпы всевозможных родичей одного-единственного и откровенно странного дружка-товарища. Рыжего, отвратительно рыжего — Орофер как сейчас помнил — и чрезмерно дерзкого. Зато синда, не авари какой, нолдо иль фалатрим — Орофер, смирившись, когда-то силился успокоить себя именно этим.
Губы сами собой кривятся в горькой усмешке — в памяти вспыхивает жалящим пламенем уродливая сцена гибели единственного товарища сына на все той же войне. Что стало с Трандуилом после этого? Что стало с его юным сыном, вынужденным похоронить отца и друга, с доброй половиной народа в придачу, беря на себя ответственность за всех, кто выжил? Что стало с его сыном, что осталось в том, кто вырастил Леголаса, от того, кого знал и растил когда-то он, Орофер?
Орофер встряхивает головой, прогоняя прочь неуместные мысли. Быть может, когда-нибудь он узнает.
Дверь с едва слышным скрипом открывается, заставляя поморщиться. На пороге появляется несколько взъерошенный — Орофер удивленно вскидывает брови — Гил-Галад, окидывает незваных гостей тяжелым взглядом и вздыхает.
— Встретились таки? — обреченно спрашивает нолдо, кажется, уже уверенный в том, какой ответ получит. — С Леголасом, я имею в виду.
— Встретились, а потом они друг друга немного потеряли, — ехидно усмехается Гэлрэн, бросая косой взгляд на враз нахмурившегося спутника.
— Проходите, — устало кивает Гил-Галад. — Заварю чай.
Переглянувшись, Гэлрэн с Орофером молча следуют за ним по светлой галерее, кажется, соединяющей части замка, вблизи оказавшегося еще более диковинным, чем можно было ожидать. «Нолдор», — хмыкает Орофер, но вслух не произносит.
Гил-Галад и в самом деле приводит их в некое подобие гостиной, взмахом руки приказывая сесть за широкий круглый стол, а сам удаляется куда-то в глубь переплетений коридоров, мгновенно пропадая из виду.
— Вот видишь, ничего смертельного не произошло, если ты, разнообразия ради, не бросился на него с мечом, — нараспев произносит Гэлрэн, ухмыляясь.
— Я и не собирался, — раздраженно отмахивается Орофер, с легким интересом оглядываясь по сторонам.
Комната, в которой они оказались, выглядит… светлой. На вкус Орофера, чересчур светлой. Чересчур много окон, чересчур много невесть зачем зажженных свечей, чересчур много сверкающего в солнечном свете хрусталя и стекла. И всюду кипы бумаг, пыльных, тяжелых даже на вид книг, изорванного, словно во внезапной вспышке гнева, пергамента, покрытого чернильными пятнами, и самих чернильниц и перьев. Диковинные чертежи, старые, пожелтевшие от времени письма, догоревшие свечи, черный, закопченный металл, и все в диком беспорядке, будто бы они своим приходом отвлекли Гил-Галада от странного занятия, за которым тот провел долгие дни, ни на миг не отвлекаясь. Но над чем, Эру ради, он трудился?
Орофер, поддавшись любопытству, тянет было руку к ближайшему, свернутому в трубку пергаменту, но тут же отдергивает пальцы — на пороге возникает Гил-Галад с подносом в руках. Он локтем смахивает со стола добрую часть бумаг куда-то под него, рассеянно хмурится, услышав звон разбившейся чернильницы, но, будто в одно мгновение о том забыв, отвлекается, расставляя чашки.
Орофер задумчиво поджимает губы, с удовлетворением думая, что в своем предложении о том, что все нолдор давно и безнадежно обезумели, был прав. Быть может, затея Гэлрэна была не так уж и плоха.
— Итак, что именно вы хотите узнать? — скучающе спрашивает Эрейнион, разливая по чашкам чай.
— Для начала, каким, ради Валар, образом ты умудрился сдружиться с моим внуком раньше, чем я узнал о его существовании? — Орофер изо всех сил старается придать голосу равнодушно-смешливый тон, скрывая всякие нотки досады и горечи, но, кажется, выходит у него плохо.
Гил-Галад замирает, поднимает голову и впервые глядит ему прямо в глаза. Орофер морщится от всколыхнувшихся воспоминаний — взор у старого знакомого точь-в-точь такой же, как и в их последнюю встречу: излишне яркий, чересчур светлый, будто сияющий изнутри неведомым светом, и тошнотворно проницательный. Какая мерзость.
— Мы не такие уж и друзья, Орофер, — непривычно мягко произносит нолдо, склоняя голову набок и делая маленький глоток из своей чашки. — Он близок с Элрондом, и особенно — с Элладаном и Элрохиром, его сыновьями; я сам встречался с ним от силы десяток раз.
Орофер прикусывает щеку. Десяток раз. Жалкий десяток раз, которого у него не было.
— Какой он? — против воли вырывается вопрос.
Гил-Галад тепло улыбается, становясь диковинно непохожим на того, кого Орофер когда-то знал.
— Чудный. На тебя слишком уж походит, на мой вкус.
Орофер на миг застывает, оглушенный, не зная, что должен испытывать, услышав это. Радость? Гордость? Валар милосердные, сколько раз ему говорили, что Трандуил во всем на него похож. Но от схожести той лишь проблем больше было — о, он помнит, такое позабыть трудно.
— Проклятие, — нарочито недовольно кривится Гэлрэн. — Еще один упрямый венценосный идиот на мою голову…
— Переживешь, — грубо хмыкает Орофер, обращая на него взор, полный нарочитого недовольства.
Гил-Галад вновь улыбается, но от улыбки этой отчего-то становится тошно. Мысли вновь возвращаются к сверкающему в памяти образу Леголаса, что обманчивой тканью иллюзии сплетается с по-прежнему ярко отпечатавшейся в воспоминаниях Трандуилу.
Сын смотрит с укором, хмурит брови, будто, как и когда-то давно, точно разгадав каждую до одной мысли, прочитав по мимолетной тени, скользнувшей во взгляде и складке у рта, все, что Орофер тщетно пытался скрыть от самого себя. Леголас ли нужен ему, Леголас ли так интересен или то кричит привычка и старая тоска о необходимости держать как можно ближе того, кто пусть и не является Трандуилом, но выглядит точь-в-точь как он? Ответа Орофер не знает и не желает узнавать — так будет проще им обоим.