Sermo VI.
Здесь Юнг \ Василид говорит о двойственной природе человеческой души, о которой мы говорили чуть выше. В процессе человеческой жизни обе (хотя, эзотерически, их минимум семь) «половинки» души взаимопроникают друг в друга, создавая иллюзию ее целостности (от идеи которой Будда Гаутама, например, призывал отказаться самым радикальным образом). Теософия вслед за индуистами утверждает, что после физической смерти человека элементы его «животной души» поначалу живут, а затем распадаются в своего рода «астральном чистилище», или в Кама-Локе, чтобы затем послужить «рабочим материалом» для астрала совершенно другого человека, которому вскоре предстоит воплотиться в плотном мире, тогда как оболочку «разумной души» человек вовсе не сбрасывает (за редкими исключениями), т.к. именно в нее он «облекается заново» перед реинкарнацией, что и обеспечивает ему, в случае развитости способностей этой части души (т.к. сам «голый» принцип Атма-Буддхи, лишенный Манаса, лишен и такого рода сознания, как событийная память), память о предыдущих воплощениях. Однако Василид, словно «щадя» Юнга, как представляется, активно не верившего в теорию реинкарнаций \ метемпсихозисов, ничего не говорит ему об этом, останавливаясь в VI Sermo лишь на этических аспектах двойственности душевной природы человека и привнося туда лишь элементы метафизики:
Демон плотского подступает к нашей душе подобно змее. Она есть наполовину человеческая душа и именуется помыслами хотения. Демон духовного слетает в нашу душу подобно белой птице. Он тоже наполовину человеческая душа и именуется хотением помыслов… Птица летает высоко над землей и завещает особое бытие. Она приносит вести об отдалившихся, тех, что ушли вперед и стали совершенны. Наше слово возносит она Матери (очевидно, здесь – не падшему аспекту Софии, символизирующему, на уровне человеческого микрокосма, Высший Манас). Матери дано заступаться, дано предостерегать, но ничтожна власть ее сравнительно с богами. Она есть сосуд солнца. Змея [же] сходит вниз (низшая эманация Офиса-Змия, отраженного в «Апокрифе Иоанна» как живущая в «раю архонтов» и искушающая сотворенного теми же архонтами Низшего Адама окончательно пасть в материю, где его окончательно погружают в «забвение себя», т.е. в забвение своей высшей природы, и творят для него «постыдные оковы судьбы», т.е. кармическую зависимость, которая вовсе не воспринимается как справедливая – скорее, как мелочная; Птица же – читай: Голубка – согласно отраженной Ипполитом христологической доктрине Василида, сошла на Иисуса при его крещении, сделав его Христосом или, скорее Хрестосом, т.е. «благим» в высшем, «небесном» смысле) и [эта змея] лукавством усмиряет фаллического демона (здесь явный намек на морализаторскую догматику Ветхого Завета) или же подстрекает его (к соитию; в более широком, эзотерическом смысле, к единению с миром мертвой материи)…
Она выносит в гору наихитрейшие помыслы естества, кои пролазят во все щели и всюду алчно присасываются… (в “Pistis Sophia” евангельская, и географически реальная, Масличная Гора, на которой воскресший из мертвых Иисус проповедует своим ученикам, есть символ возвышения духа над плотью, символ воскресения в Духе, но и туда, согласно учению Василида, проникает «плотское», борьба с помыслами которого, таким образом, сама по себе, представляется делом почти безнадежным). Далее следует чрезвычайно интересный фрагмент: Хоть змее и не по нраву, однако, ей случается быть нам полезной. Когда она ускользает от наших рук, то указует путь, который человеку своим разумом не найти… Во-первых, это своего рода «оправдание», так сказать, «низшей эонологии», которой до краев переполнены «гностические» тексты древности, а во-вторых, в более широком смысле, даже низший аспект Мудрости, или «мудрость мира сего», когда «ускользает от наших рук», т.е. когда перестает служить непосредственно нашим изменчивым страстям, может указать нам путь к своему прародителю – Мудрости Змия-Офиса из Плеромы (выражаясь более «по-христиански», Софии Христа мира горнего).
Sermo VII.
В ночи снова воротились мертвые и говорили с жалким видом: Еще про одно мы забыли; дай нам наставление о человеке… Эта глава посвящена, как нетрудно догадаться, духовной природе человека. Интересно, что в предыдущих шести Наставлениях мертвые вели себя по отношению к проповеднику, Василиду, нагло и вызывающе (как часто ведут себя, кстати, отделившиеся низшие астральные оболочки умерших, притягиваемые спиритом во время т.н. «спиритических сеансов» - не с такими ли «мертвыми» говорит и Василид, учитывая, что в конце Sermo они «приумолкли и развеялись подобно дыму над костром пастуха»?); они выказывали всяческое презрение ко всему, о чем он говорил до сих пор. Однако тема истинной природы человека их реально заинтересовала. Думается, что не только в силу их собственной человеческой природы… Здесь Василид как бы намекает Юнгу, что вся сложная и многогранная суть его учения сводится к идее человеческого спасения через самопознание, через познание себя как μικροκοσμος, как сочетание высших и низших космических начал. Осознание дуальности человеческой природы, прежде всего психической – первый шаг к реальному освобождению от метемпсихозов в плотных мирах. Итак, читаем: