— Невский, — подсказала она низким хриплым голосом.
— Да, Нэвскый, гдэ лошадь на мосту.
— Аничков мост? — Ледогоров едва не прыснул со смеху.
— Да, — Галустян кивнул и откинулся на подушку. — Извиныте, я по-русски плохо гаварю.
— Ничего.
Ледогоров бегло писал объяснение, хорошо понимая бесполезность этой работы. Даже если Галустян даст весь этот бред на протокол допроса, подписавшись под ответственностью за дачу ложных показаний, даже если поймать его на противоречиях и доказать, что он врет, то все это можно засунуть себе в задницу. Ответственность эта существует лишь на страницах уголовного кодекса. Для того, чтобы привлечь к ней, в реальности необходимо, чтобы решение об этом принял суд, а как же дело попадет в суд, если и врут, чтобы этого не произошло. Ладно, это свидетели и потерпевшие. Обвиняемым и подозреваемым закон позволял вообще лгать безнаказанно, мотивируя это правом на защиту. Ледогоров вообще слабо понимал, почему преступник имеет законное право выкручиваться, и это никак не ущемляет права тех, кого он обворовал, ограбил или убил. По его, Ледогорова, разумению, каждому осужденному, находившемуся до приговора «в отказе», следовало набавлять срок за дачу ложных показаний. Причем лет пять, не меньше.
— Как они выглядели?
Галустян вытянул губы трубочкой и нахмурился. Видимо, еще не успел сочинить.
— Маладые, свэтлые, — сказал он наконец, — в чорном одэты.
— Оба с пистолетами?
— Да. Оба.
Ледогоров написал еще несколько строчек, потом перевернул листок.
— Так. Вернемся к началу. Где прописаны?
— Тбылиси. Руствэлли чатырнадцать, кавартыра сорок.
— А в Санкт-Петербурге?
Галустян снова обратил свой горячий взор к блондинке. Она встрепенулась.
— Дыбенко восемь, сто один.
Ледогоров наконец повернулся к ней.
— А вы кем приходитесь?
Она высоко подняла голову.
— Жена.
— Можно вашу фамилию, имя и отчество?
— Воротникова Галина Романовна.
— Давно замужем?
Глаза Ледогорова откровенно смеялись. Она скривила губы.
— Мы еще не расписались. У нас гражданский брак. А что? Нельзя?
— Можно-можно, — Ледогоров вернулся к бумаге. — Кстати, на Дыбенко — это ваша квартира?
— Снимаем. А что, нельзя?
— Да можно, — он улыбнулся. — Что вы такая агрессивная? Рафаэль Михайлович, вы работаете?
— Канэчно!
— Где и кем?
Галустян опять наморщил лоб.
— Киллер я.
Ледогоров чуть не свалился со стула.
— Кто? Кто?
— Ну киллер. Здесь купи ль, там продаль.
Смех просто рвался наружу.
— Может быть — дилер?
Галустян облегченно заулыбался.
— Ха! Точно — дилер! Я же по-русски очэнь нэ харашо.
Ледогоров покрутил в пальцах ручку.
— А где работаете?
Потерпевший снова погрустнел.
— В фирма. Нэ помню названия. Визитка в бамажник. Он у вас. Я два мэсяц как прыехаль.
Ледогоров кивнул.
— А вы, Галина Романовна, домохозяйка?
— Почему? — она передернула плечами. — На рынке торгую. На Правобережном. А что?
— Да ничего, ничего, — он протянул Галустяну листок с объяснением. — Читайте. Все ли правильно?
Потерпевший махнул рукой в сторону своей дамы.
— Пусть она. Я же по-русски…
Девица смутилась. Видимо, чтение не входило в число ее любимых занятий.
— Прочитайте вы. У меня глаза от бессонных ночей болят. — Находчиво выкрутилась она.
Ледогоров послушно кивнул.
— Ради бога. По существу заданных вопросов могу пояснить следующее… на автомашине «мерседес», которой управляю по доверенности… остановили у Аничкова моста… попросили подвезти…
Он мучительно думал, стоит ли под каким-нибудь соусом показать фотографии.
— … угрожая оружием, попытались завладеть автомашиной…
Очень боязно было ошибиться и засветить свое знание ситуации.
— … оказал сопротивление, после чего они начали стрелять в меня…
Все-таки хотелось рискнуть. Это был шанс быстро получить все необходимое.
— … славянского типа, волосы светло-русые, одеты во все темное, опознать смогу. Все верно?
Галустян кивнул.
— Вот здесь, — Ледогоров протянул ему листок. — С моих слов записано верно. Мною прочитано. И подпись.
Здоровой рукой, с помощью девицы, чертов потерпевший накарябал необходимое. Ледогоров убрал объяснение обратно в папку и засунул сзади за ремень. Потом достал фотки. Сердце учащенно забилось.
— А у нас с вами, похоже, Рафаэль Михайлович, есть общие знакомые. Я тут случайно заглянул в фотографии, изъятые из вашего «мерседеса», и — на тебе.
В глазах Галустяна мелькнула какая-то смесь заинтересованности и испуга.
— Вот, — Ледогоров ткнул в молодого рыжего грузина на групповой фотографии в каком-то кабаке. — Это же Арчи л. Он в кафе «Риони» часто бывает. Боксом раньше занимался. А сзади брат его.
Понять, что двое из зафиксированных на пленке — братья, не смог бы только слепой.
— Нэт, — Галустян поморщился, словно припоминая, — это нэ Арчил. Это Гоги. А брат его — Ваха. Оны, правда, боксеры. — Он сжал свободную руку в кулак и покивал головой. — Но он нэ Арчил.
— Да быть не может, — случайное попадание в точку окрылило Ледогорова и он, словно в запале, выхватив фотографии, нашел главную. — Что я, Арчила не помню? Мы с ним на соревнованиях выступали. Вот это ведь — Давид? — Он щелкнул по изображению изящного парня в черном пиджаке. — Правильно?
— Этого я ваабщэ нэ знаю, — быстро сказал Галустян. Лицо его приняло землистый оттенок. — Нэ знаю, как его завут.
— Как это? — опешил Ледогоров. — А фото?
— Вах! — собеседник покачал головой и снова поцокал языком. Он, видимо, овладел собой. — Слюшай! Я — уважаемый чэловэк. Зэмляков много. Всэ падходят. Давай пакущаем! Давай сфатаграфыруемся! Развэ запомнищ всэх!
Ледогоров понял, что пора выходить из ситуации.
— Это Давид! — уверенно сказал он. — Я его тоже по спорту помню. Увидишь — пусть позвонит!
— Обязатэльно! — кивнул Галустян. — Слюшай! Отдай фото. Вам нэ нужны.
— Не могу, — сокрушенно покачал головой Ледогоров. — Только следователь, может. Он приедет и отдаст. Под расписку.
Галустян вздохнул. Ледогоров поднялся.
— Выздоравливайте. Всех благ…
— Падажды, — Галустян придержал его за руку. — Галя, выйди, нам пагаварит надо!
Она послушно прикрыла за собой дверь.
— Слюшай, дарагой! Я нычэго нэ хачу! Я нэ на кого нэ в обидэ! Пагарячылысь рэбята и хрэн с ными! Зачэм слэдоватэл? Зачэм бамага? Сдэлай так, чтобы дэла нэ была. Я табэ дэнги дам! Много дэнги! Памаги, брат!
«Не брат я тебе, гнида черножопая! Нет. Это не то.»
— Не могу, друг! Это только следователь может. Он придет — с ним и поговори. — Ледогоров высвободил руку и улыбнулся. — Счастливо. Удачи.
— Табэ тоже. — Галустян расстроенно поцокал языком.
В коридоре было жарко. Огромная приоткрытая створка окна не давала сквозняка. Воротникова нервно курила, оглядываясь на дверь. Ледогоров махнул рукой.
— Счастливо, новобрачная!
Она подошла, покачиваясь на каблуках.
— Почему вы не верите, что мы поженимся? Он схватил ее за длинный, несмотря на жару рукав блузки.
— Потому что ты раньше сдохнешь от передоза, красавица. Или надоешь ему. Или сядешь. Чем торгуешь-то на Правобережном.
— Козел ментярский! — она вырвалась и ломанулась в палату.
Ледогоров хмыкнул и пошел к лифту. Вместо русоволосой сестрички у дверей несла вахту толстая одутловатая баба, проводившая его недобрым взглядом. В лифте он думал о том, что старик не ошибся и парень со снимка — стрелок, что Галустян его очень боится, что надо срочно пробить машинку из списка, и что у Юльки через четыре часа кончится смена.
Транспорта не было видно. Наплыва ожидающих пассажиров тоже. Горячий, порывистый ветер гонял по пустырю обрывки газет и пучки блеклой травы. Небо потемнело и стало зеленовато-синим. Вокруг громоздились безликие Купчинские многоэтажки. Он сел на скамью, откинулся к дюралевой стенке автобусной остановки и с удовольствием прикрыл усталые глаза.