Он горделиво расправлял свои усы и призывал калачевцев привести в порядок свою обувь. И вот на деревянную подошвочку легла уже знакомая ему растоптанная туфля. Дядя Сако неторопливо поднял глаза, поздравляя себя с почином, без которого, как известно, немыслима никакая удача. Перед ним стоял Олег Борисович Бильялов, местный идейный товарищ.
Дядя Сако помрачнел: от этого типа добра не жди. Он всегда старается забыть заплатить.
— А ты слышал, дядя Сако, что у нас случилось? — сказал Олег Борисович, не замечая нахмуренных кавказских бровей. — Ночью сбежал неизвестно куда товарищ Бобылев. От милиции бежал, говорят. Доворовался, голубчик!
Дядя Сако неохотно водил щетками по туфле Бильялова. Только вчера он слышал от этого самого человека совсем другое: «Вот сила человек! Все, понимаешь, может. И со мной за руку поздоровался. А голова! Какая у него голова!».
Но дядя Сако прожил на свете много, в людях разбирался неплохо, хотя имел дело в основном с обувью. Поэтому он никак не отреагировал на слова Бильялова. А тот продолжал:
— Видно, показательный будет. А еще говорят, что у него машина не «Волга» была, а какая-то импортная, марки «Время». И убежал он на тот свет, но жив. Хочет пересидеть, пока все уляжется. Только смотри, дядя Сако, никому. Это я только тебе…
И местный идейный товарищ, опять ухитрившись не заплатить, пошел дальше. Дядя Сако зло плюнул ему вслед и только схватился за то место, где у него должен висеть на поясе кинжал.
А Бильялов, шествуя по Шаталовке, ненадолго останавливался с каждым встречным. Заканчивал разговор он одними и теми же словами: «Смотри, только никому». Это вызывало панику.
А к десяти часам в городе происходило невероятное. У магазинов забурлили дикие очереди. Прилавки брались с бою. Очереди сотрясались противоречивыми слухами. Кто-то подлил масла в огонь, рассказав о погоне за снежным человеком.
— Снежный? Все ясно, война будет! — ахнула очередь и еще сильнее заработала локтями.
Скупали все: хлеб, муку, сахар, концентраты, ржавую селедку. И только рыбные консервы почему-то не брал никто. В промтоварных магазинах исчезли не только холодильники «Баку», но даже унитазы и шпагат, расхватали детские пинетки и слесарный инструмент. Поговаривали о предстоящем землетрясении. Кто-то сам слышал предупреждение по радио об этом стихийном бедствии, хотя все знали, что предсказывать землетрясения еще не научились. Баптисты толковали о скором конце света, что не мешало им брать по двадцать кусков мыла, словно хозяйственное мыло могло помочь им пролезть в царствие небесное.
Растерзали не только магазины, но также аптеку, детскую кухню при поликлинике, ателье по ремонту телевизоров. Только поздней ночью калачевцы, измученные своими деяниями, разошлись по домам. Продавцы, измочаленные за день, так и ничего не понявшие, едва дотащились домой и уснули, как сраженные.
Дядя Сако в этот день не почистил ни одной пары обуви. Он на чем свет ругал Олега Борисовича, виновного в неудаче. Дядя Сако был единственным калачевцем, который в этот день не купил ничего.
Идейный товарищ Бильялов носился по городу, уверяя всех, что для паники нет никаких оснований, а к вечеру сам не заметил, как у него дома оказалось двадцать килограммов риса, полмешка сахара, двенадцать кило селедки. Теперь он сидел перед громадным ляганом с пловом и распространялся о том, какие вздорные люди эти калачевцы.
— Интересно бы знать, кто это устроил? — задумчиво спрашивал он жену. — Надо наметить воспитательное мероприятие.
ГЛАВА 5
НА ПЕРВОЙ СТУПЕНЬКЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ
А где же находился в это время сам виновник катаклизмов в Калачевске? Что сталось с Егором Гавриловичем?
Трезвому уму беспристрастного историка ничего не составляет мысленно перенестись назад на несколько сот, а то и тысяч лет. И если бы такой беспристрастный историк направил бы свой взор в последний год первой трети очень давно прошедшего столетия, то он увидел бы множество любопытнейших и чрезвычайно поучительных для потомства фактов. Жизнь на планете показалась бы позорно неорганизованной. Огромные стада буйволов и мамонтов бродили по земному шару, совершенно не учтенные никаким статуправлением, без плана привеса и роста молодняка. Бродили без чабанов, отчего хищники, которых следовало бы безжалостно истреблять, сами истребляли большой процент поголовья. А уж о зимней заготовке кормов вопроса, разумеется, не ставил никто, поэтому в зимние периоды хозяйствования, если бы они были, пришлось бы подписывать акты на списание с астрономическими цифрами падежа.