— О, сделайте ваше одолжение!
— Не заинтересованы ли вы лично юридически в положении вашей тетки? Или вы просто исходите из общих соображений, относитесь к этому делу как посторонний человек? — спросил доктор, опять смотря на собеседника в упор.
Князь немного замялся.
— Да как вам сказать? — проговорил он, облокотись на кресло и закрывая правой ладонью лоб. — Да, пожалуй, я заинтересован здесь лично. Покойная княгиня, мать моя, не была выделена при выходе замуж; она получила в приданое сравнительно только небольшую сумму наличных денег. У Белозерова, как я и пояснил вам, было родовое состояние, прямых наследников мужского пола не оказывалось, и потому оно должно было перейти в руки Евгении Александровны, а в случае ее смерти или гражданской неправоспособности — в наш род, единственным представителем которого считаюсь теперь я. Таким образом, если тетушка моя действительно помешана, то, помимо уже всяких других соображений, на мне, так сказать, лежит нравственная обязанность позаботиться о том, чтоб родовое достояние моего деда не было разбросано на ветер безумными руками.
Матов с напряженным вниманием слушал князя, не спуская с него ни на минуту своих выразительных глаз.
— Конечно, — сказал он, немного подумав, — вы тут непосредственно сами заинтересованы. Но разве административное признание правоспособности за вашей тетушкой, выразившееся во вводе ее во владение, не вполне достаточная гарантия для вас?
— Ах, боже мой, доктор! — нервически улыбнулся князь, пожав плечами. — Разве вы не знаете, как у нас совершаются обыкновенно все эти так называемые вводы во владение… Впрочем, я нисколько не намерен надоедать вам такими сухими вещами, — поспешил он прибавить любезно. — Это даже совсем и не относится к тому, чем я хотел поделиться с вами как с психиатром… Перемените, пожалуйста, разговор: одно и то же наскучит. Вы, кажется, говорили давеча за обедом, что предполагаете скоро уехать отсюда, — далеко, доктор?
Лев Николаевич медленно поправил очки.
— Вообразите, князь! — пояснил он с неуловимой иронией. — Мне, быть может, предстоит личное знакомство с вашей тетушкой…
Изумление, смешанное с какой-то досадой, отчетливо выразилось на лице князя, и глаза его невольно отвернулись от пристального взгляда Матова.
— В таком случае поздравляю вас, любезный доктор, — принудил ои себя рассмеяться, будто бы добродушно. — Вы будете иметь редкий экземпляр для вашей практики. В самом деле, вы едете в ту сторону?
— Да, еду. Мне хотелось бы немного прокатиться по России, прежде чем я получу какую-нибудь оседлость: в четыре года заграничной жизни я несколько отвык от родины. Теперь представляется хороший случай сделать это без особенных затрат: у меня есть разом два поручения туда — от географического общества и медицинского департамента.
— Я сам думаю съездить нынешней зимой за Урал, — сказал Львов-Островский, теперь вполне овладев собою. — Вышло бы очень мило, если бы мы оказались спутниками; я, по крайней мере, не желаю иметь лучшего товарища в такой дальней дороге, чем вы, любезный доктор, и если только…
— К сожалению, — вежливо перебил его Матов, — спутничество наше, кажется, не может состояться: я должен выехать на днях же.
— Да, это жалко, — повторил князь, допивая последний глоток вина.
Они немного помолчали, как бы затрудняясь продолжать разговор.
— Завтра я переезжаю, доктор, на дачу в Павловск, — заговорил снова Львов-Островский, очевидно, только для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. — Вы поступили бы совсем обязательно, если б до отъезда собрались ко мне на денек подышать чистым воздухом.
— Благодарствуйте, князь. Не обещаю: у меня предвидится столько хлопот впереди, что я вряд ли успею справиться даже с ними, — деликатно пояснил доктор, вставая с места.
Львов-Островский тоже встал и нетерпеливо позвонил. Лев Николаевич хотел было сам расплатиться с вошедшим слугой, но князь с утонченной любезностью устранил от этого своего собеседника.
— Разве вы не хотите, доктор, чтоб я был вашим бесцеремонным гостем за Уралом? — спросил он, вынимая бумажник и расплачиваясь. — Вероятно, увидимся там с вами?
— Очень может быть, — холодно согласился Матов.
Молодые люди молча вышли из комнаты и так же молча спустились с лестницы на Невский.
— Не по пути ли нам? — осведомился Львов-Островский, останавливаясь посреди панели и надевая перчатки. — Мне налево.