Неужели это Брежнев, а не какой-нибудь экономист-рыночник ультра-либерального толка?
Я потому так подробно останавливаюсь на 1972-м, первой главе почти двадцатилетней летописи, чтобы дать понять, насколько неординарной, противоречивой, многомерной представляется советская действительность в этом умном, подробном и аналитическом дневнике.
Вся страна – от простого рабочего до генерального секретаря – словно бы поймана в сеть. И трепыхается, пытаясь найти выход, спастись. Но почти ничего не получается. Тринадцать лет до перестройки, но уже понятно, что страна обречена. Сколько бы там Брежнев ни устраивал последние осмысленные разносы, сколько бы ни привлекал к работе, по определению Черняева, интеллигентов «высшей советской пробы» – Иноземцева, Бовина, Арбатова, Загладина, Шишлина и многих других…
Таков весь дневник. Множество фактов, интриг, оценок – и все то же драматичное топтание на месте. Конец 1975 года. Цитата из выступления заведующего экономическим отделом ЦК Гостева: «…95 % предприятий не выпускает никакой продукции высшего качества, две трети министерств не выполнили план. Пришлось перевести в распродажу (из-за низкого качества и старомодности) на 2 млрд продукции ширпотреба, но она все равно осталась на полках. Секретарь партбюро из КПК навалом давал факты о коррупции на всех уровнях». Это – послание из прошлого нынешним радетелям за экономику планового типа. В ЦК знали немного больше. Не зря экономисты, выходя со Старой площади в конце 1970-х, когда начались первые попытки разобраться с тем, как ремонтировать Систему, говорили: «Большей антисоветчины, чем в ЦК, нигде не слышали».
Пятое января 1979 года. Мороз до 45 градусов. «В Москве целые районы оказались без электричества и в холоде… Во многих домах температура не поднималась выше 12 градусов. Два дня в булочных не было хлеба. Не было молока». В то время Чубайс еще мирно учился в аспирантуре, на него не свалишь. Характерна следующая запись: «А товарищ Промыслов (мэр города) в это время спокойно отдыхал и встречал в свое удовольствие Новый год в „Соснах“» (санаторий Совмина Союза на Рублево-Успенском шоссе).
Шестое октября 1980 года. «… В Лондоне гнездо „одаренных детей“ „больших родителей“. Завотделом МИДа пожаловался как-то мне: я, говорит, превратился просто в блатмейстера – внук Суслова, зять Громыко, сыновья трех замзавов отделами ЦК – Киселева, Соловьева, Щербакова». Не было еще тогда олигархов, а алгоритм действий уже существовал. Выходит, в современной России не изобретено ничего нового…
Второе июня 1984 года. «Всему миру ясно, что мы взяли курс на запугивание и рассчитываем, что твердость и неумолимость приведут и к развалу НАТО, и к отзыву „першингов“ и „круизов“ из Европы, и к провалу Рейгана на выборах… Но этого ничего не будет». Не напоминает ли все это нынешний вектор российской внешней политики?
Дневник – барометр. Барометр ожидания перемен. Сейчас все напрочь забыли, с какой страстью, особенно со времени «гонки на лафетах», страна ждала перемен.
И дождалась. Черняеву уже далеко за шестьдесят. Он размышляет о пенсии. И вот – 11 марта 1985 года. Когда Громыко на Пленуме назвал Горбачева, «зал взорвался овацией, сравнимой с той, которая была при избрании Андропова».
Черняев, совершенно не помышляя о карьерных передвижениях, рассуждает о Горбачеве: «… будет ли он медлить (как это случилось с Андроповым) с крупными реформами?… А ведь нужна „революция сверху“. Не меньше. Иначе ничего не получится. Понимает ли это Михаил Сергеевич?… Слишком захлебывающиеся упования и надежды!»
Мотив темпа и радикальности преобразований становится основным в дневнике – и до назначения помощником генсека, и после. Здесь Анатолий Сергеевич оказывается мудрее многих представителей своего поколения. Оставаясь верным Горбачеву, его очень близким соратником и болельщиком (достаточно сказать, что в Форосе в августе 1991-го рядом с президентом СССР оказался именно Черняев), он досадует на шефа. Но не с тех позиций, что тот все «разрушил», а исключительно с той точки зрения, что Горбачев постоянно опаздывал – и с радикальной реформой партии, и с экономическими преобразованиями, и с децентрализацией Союза. В послесловии (сегодняшнем) к 1989 году Черняев пишет: «Не в ошибках дело. Советский строй давно, задолго до Горбачева, исчерпал свою историческую миссию в России и был обречен на исчезновение. Перестройка объективно не могла уже его спасти… И не случайно среди кадров, унаследованных от сталинистской эпохи, не нашлось людей ответственных, компетентных и достаточно многочисленных, чтобы упорядочить движение к новому качеству общества».