От откровенности этой тирады в вагоне установилась тишина. Дама встала со своего места:
— Не ваше дело. Я отвечу за все мои административные прегрешения. И все равно не вижу возможности находиться в одном обществе с вами.
— Не надо, мадам, скрытничать, человек, он, в конце концов, только человек.
— Не в одном обществе с вами!
— Я, во всяком случае, не стану ничего скрывать.
— Прекратите! — отрубил старший проводник. Его категорический голос рассек воздух, как топор, и в вагоне моментально воцарилась тишина.
Отныне ни звука не было слышно. Вагон подчинился пружинистому ритму. Пассажиры сидели на своих местах не раскрывая рта, хохотунья, как наказанная, уронила свою тяжелую голову на столик. Муть усталого дыма окутала лица. Мать взяла меня за руку:
— Нам ехать долго, поспал бы немного.
Сна не было у меня ни в одном глазу. Пробудилась тоска, дремавшая с тех пор, как мы расстались с забытым берегом. Напрасно добрые мамины руки старались оборонить меня. Я знал, прошлое не вернется. И место, где мы были, — оно тоже ушло из жизни.
Юная баронесса, сидевшая напротив в соседнем купе, освободила шею от платка, и в ее прекрасных, иссиня-черных глазах теперь поблескивали слезы. Мама выпрямилась на своем сиденье. Дыхание ночи, пронесшееся по вагону, сковало холодом ее лицо. Старший проводник не покидал более своего поста на пороге, словно был это не проводник, а часовой, поставленный охранять порядок. Официантки исчезли.
До меня донесся женский шепот:
— Что же это было?
— Да ничего. Бюрократический вздор.
— Меня это напугало до жути.
— Чепуха. Бояться нечего.
Одна за другой погасли лампы. В вагон проникла ночная прохлада и окутала спящих пассажиров. Вагон объяло сном, а хохотунья тем временем встала, тряхнула головой, сгоняя вялость, и, выудив из сумочки кулек с конфетами, подошла к юному калеке:
— Для тебя!
Юноша поблагодарил, опершись при этом на обе руки, словно пытаясь приподняться с места.
— Куда едешь, мой мальчик?
— Ложиться на очередную операцию.
— Бедняга! Если я правильно тебя понимаю…
— Уже перенес две.
— Значит, третья?
— Совершенно верно.
— Это ж надо иметь такое мужество… Такую храбрость! Как я рада, что я тебя встретила… Эти люди здесь совершенно вывели меня из себя. Терпеть не могу трусов. Спят теперь, будто ничего не случилось. А ты, мой мальчик, едешь в третий раз ложиться под нож! Надежда хоть есть? Что они тебе сказали?
— Сказали, что ничего не могут обещать.
— И все-таки ты относишься к этому так спокойно, с таким мужеством…
— За неимением другого выбора.
Поезд замедлил ход, и хохотунья, почему-то теперь казавшаяся еще более тучной, схватила себя за голову:
— Что я могу дать этому милому парню, нет ведь у меня ничегошеньки! Медальон — вот, возьми его. Он мой, чужое не дарю. — И, не спрашивая согласия юноши, тут же надела на него медальон. Тот, не прекращавший попыток, опершись на руки, приподнять себя, издал от конфуза странный, искаженный какой-то, звук, будто прыснул смехом; так можно было бы подумать, если б не залившая его краска стыда.
— Не хочу. Такой ценный подарок. За всю жизнь вас не отблагодарю, — вымолвил он, справившись с голосом.
— О чем ты говоришь, мой мальчик, — это просто моя любовь! Будь у меня больше, я бы тебе больше и подарила. Ты, парень, — герой!
Не дожидаясь ответа, хохотунья устремилась назад на свое место, забрала свой плоский чемоданчик, несоразмерно маленький по сравнению со своей владелицей, и побежала к двери, воскликнув на ходу:
— Моя остановка.
Юноша, который собирался было протестовать еще, осекся.
Состав пошел под уклон, мчась все быстрее и быстрее на юг. Юноша сидел в своем кресле очень прямо, словно оцепенев, с золотым медальоном на груди. Словно увенчанный титулом, которого вовсе не домогался. Тут подала голос провожатая, все это время помалкивавшая:
— Не трудился, а заработал. Вещица-то стоит многие тысячи.
— Я себе ее не просил.
— Но ты, надеюсь, оценишь такой щедрый презент.
— К числу неблагодарных не отношусь, — сказал юноша с раздражением.
— Мерси. Ведь ты не хотел ехать.
— Но не со страху. Кто две операции испробовал, тот уже не боится.
— Мерси, однако же ехать ты не хотел. А теперь вишь что привалило.
— Что вам нужно от меня?