Нет, слишком заметно, что явился он не по денежному делу. Он испуган. Я мгновенно проникся уверенностью в себе.
— Если уж вы вошли… тем более без стука…
— Я не хотел обращать на себя внимание. — Хозяин затравленно оглянулся.
Не отказав себе в удовольствии еще раз похлопать себя по щекам, я сел в кресло и предложил почтенному ненавистнику всего малороссийского взять место напротив. Но ноги у него не гнулись, он остался испуганно стоять.
— Когда до меня дошли эти слухи, мсье Пригожий, я расстроился. — Он опять оглянулся и с подозрением посмотрел в сторону шкафа.
— Три сюртука, пятнадцать сорочек, больше там ничего нет. А что за слухи вы имеете и виду? — Разговор сделался мне неуловимо приятен, я решил совместить приятное с полезным, взял пилочку для ногтей и занялся левым мизинцем.
— Вы идете в гости к мадам Еве? — выдохнул старик.
— А вы хотите мне отсоветовать?
— Именно есть так. Поверьте пожилому человеку, которому не за что желать вам зла, — не надо вам к ней ходить.
— Отчего же?
Страдание выразилось в лице полнокровного старика,
он перешел на шепот последней степени шершавости:
— Мне кое–что известно об этой госпоже. Она посещала наш город. Она снимала тот же дворец, что и в этот раз, и провела в Ильве около четырех месяцев. И знаете, почему должна была покинуть город? Я махнул пилочкой: говорите уж.
— Поползли слухи.
— Так и знал.
— Поползли слухи, что она родственница того самого князя Влада. Знаменитого. Какая–то дальняя потомица. Родство якобы не самое прямое, но безусловно достоверное.
— И чем же родство это нехорошо, чем запятнал себя этот князь?
Мсье Саловон закрыл глаза. То, что он хотел сообщить, можно было проговорить только в темноте.
— Кровью.
Я внимательнейшим образом осмотрел свой мизинец и пришел к выводу — хорош! На очереди был ноготь безымянного.
— Знаете, если по этому принципу рассматривать…
— Вы не поняли главного.
— Ну так скорее сообщите мне, что есть это главное. — Я начал нервничать и не считал нужным это скрывать.
— В истории края, граничащего с нашим княжеством,
князь Влад известен как кровавый, страшный человек. Он известен под именем Дракулы. Хозяин гостиницы потерял сознание от своей смелости и по чистой случайности остался стоять на ногах.
— Так бы сразу и сказали — Дракула! — с вызывающей (специально) громкостью произнес я. — А мадам Ева — родственница Дракулы?
— Умоляю, тише, вы меня можете убить этими словами.
— В самом деле, эту чушь лучше нести шепотом, — аффектированно прошептал я. С впечатлительным «трактирщиком» пора было кончать. — Вы что же, сами видели мадам Еву?
— Собственными глазами.
— В тот приезд?
— В тот, в тот. И, будучи довольно молодым человеком, пленился. Ходил по улицам без памяти чувств. Но, происходя из сословия… вы меня понимаете, не имея даже тени шансов…
— То есть как, — вскричал я, радуясь, что поймал его на очевидной глупости, — «будучи молодым человеком»?!
— Именно, мсье Пригожий, это было перед последней русско–турецкой войной.
— Русско–турецкой?
— Да, в 1877 году. Она была прелестна. Я бы совсем сошел с ума, но меня отрезвили эти слухи. Они усилились, когда в Чаре нашли два мужских трупа с характерными ранками на шее и обескровленные совершенно. Он надоел мне нестерпимо.
— О Балканы, Балканы! Так вы утверждаете, что мадам Ева была в 1877 году прелестной молодой женщиной? Лет двадцати–двадцати пяти?
— О, мсье Пригожий, была, была прелестной!
— Как же она должна выглядеть теперь, в году 1914‑м? Он замолк. Началась мучительная возня морщин на лбу. Старик был смущен, а я не желал быть великодушным.
— Мне довелось побеседовать с нею час примерно назад и видеть ее, стало быть, своими собственными глазами. Она не юна уже. Вместе с тем я убежден, что если она и участвовала в той войне, то на стороне мокрых пеленок.
Саловон смотрел мимо меня. Надо признать, весьма тупо.
— Как хотите, дорогой мой, передо мною встает выбор: или верить вашим сбивчивым словам, или своим голубым глазам.
— Знаете, мсье Пригожий, вы не могли видеть мадам Еву. У меня есть сведения, что она еще не приехала. Ее ждут к вечеру, к самому приему.