Подписывая договор об аренде, я подумал: будем ли мы еще жить здесь с Шейлой через пятнадцать лет?
Переехали мы в середине ноября. В первый наш вечер в новом доме от реки поднимался такой густой туман, что, прогуливаясь в палисаднике, мы не могли разглядеть людей, проходивших по тротуару, хотя издалека явственно слышали их голоса. Время от времени свет фар проезжавшей машины золотил туман. Никто не видел нас в этот холодный осенний вечер, словно вокруг не было ни души, и гуляя с Шейлой по палисаднику в густом тумане, я крепко обнял ее.
Вернувшись в дом и сев обедать, мы не стали спускать в столовой шторы, чтобы при свете огня в камине любоваться клубящимся за окнами туманом. На реке протяжно и хрипло завыла пароходная сирена. Нам было покойно и хорошо.
Но эта счастливая пора длилась всего несколько дней. А затем все пошло по-прежнему. Снова я боялся идти домой, с ужасом думая о том, что меня там ждет. И так изо дня в день. Снова я беспокойно ворочался по ночам, пока Шейла не забывалась сном. Вся разница состояла лишь в том, что в новом доме Шейла сидела со своим патефоном в высокой, ярко освещенной комнате.
Однажды унылым декабрьским вечером я сидел с книгой в руках, набираясь духу, чтобы пойти к Шейле и успокоить ее, как вдруг зазвонил телефон. Так я узнал, что делом Джорджа Пассанта заинтересовалась полиция, что я нужен и ближайшим поездом должен выехать в родной город.
Глава 47
ЕЩЕ ОДИН ВЕЧЕР В ГОСТИНОЙ ИДЕНА
Друзья Джорджа вызвали меня как адвоката. Поговорив с ним каких-нибудь полчаса, я пришел к выводу, что его, по-видимому, привлекут к суду. Я радовался, что смогу чем-то помочь ему, пустив в ход свои профессиональные знания. Мне было бы гораздо тяжелее, если бы я мог лишь выслушать рассказ о свалившейся на него беде.
Несмотря на внушительную наружность, у него был вид затравленного человека. Он старался оберечь свой кружок от последствий процесса и порой вдруг принимался с присущим ему беспочвенным оптимизмом утверждать, что это «оскорбительное обвинение» лопнет, как мыльный пузырь. Я не был убежден, что Джордж ничего не скрывает от меня, хотя он был необычайно тронут и признателен мне за участие. Даже страх перед бесчестьем не лишил его ясности ума. Я изумлялся тому, как четко, в каком стройном порядке изложил мне этот измученный преследованиями человек все, чем он занимался с Джеком Коутери на протяжении последних четырех лет.
Полностью я разобрался во всех деталях лишь к концу судебного процесса, но уже при первом разговоре с Джорджем я составил себе некоторое представление о том, что можно вменить ему и Джеку в вину.
Джордж и Джек двумя весьма своеобразными способами добывали деньги; им это грозило обвинением в выманивании денег и, кроме того (по чисто формальным причинам), в сговоре с целью осуществления своих мошеннических действий.
Способы были различны, но в основе их лежала одна и та же техника. В свое время Мартино, расставшись с Иденом, прежде чем сделать последний шаг и отречься от мирской суеты, увлекся мелким предпринимательством; одним из его предприятий было скромное рекламное агентство, выпускавшее в провинциальных городах небольшой рекламный проспект.
Джек Коутери убедил Джорджа достать денег и выкупить пай компаньона Мартино, уверяя, что агентство принесет им неплохой доход. Так оно и оказалось. Расплатившись с долгами, Джек и Джордж стали получать небольшую, но постоянную прибыль. Все было вполне честно, если не считать подтасовки цифр в одном оповещении, на чем они и нажили немало денег. И тогда и позже я считал, что на этом основании им нельзя предъявить серьезного обвинения, если, конечно, во второй афере не к чему придраться.
Ободренные успехом первого предприятия, компаньоны затеяли другое, более крупное: они приобрели ферму и несколько домов поблизости, решив устроить в них гостиницы для молодежи. Джордж считал, что главное — это получить ферму в свою полную собственность и передать ее в распоряжение кружка. Джек обошел всех знакомых, рассказывая басни о том, сколько народу хлынет в эти гостиницы и какой это принесет доход, и таким путем собрал крупную сумму. Это было очень на него похоже. Я почти не сомневался в том, что Джек, будь то с ведома или без ведома Джорджа, вел себя нечестно, хотя он заметал следы с присущей ему изворотливостью. Ход следствия внушал надежду, что ничего предосудительного не обнаружится. Однако, сопоставляя обе авантюры, я все же опасался, что есть основания для судебного преследования.
От Джорджа я отправился к Идену, у которого я и остановился, и там, сидя у камина в той самой гостиной, где я когда-то с радостным нетерпением ждал Шейлу, я рассказал Идену всю историю от начала до конца, не скрыв и своих опасений.
— Такие вещи, конечно, случаются! — с обычным своим непоколебимым спокойствием произнес Иден. — М-да! Случаются!
— А что вы по этому поводу думаете?
— Вы, конечно, правы. Надо быть готовым к худшему.
Он был лишь слегка раздражен услышанным — и только. Меня удивило, что его так мало волнует репутация фирмы.
— Должен сказать, что они преглупо вели себя! Что бы они там ни натворили, а вели они себя преглупо! Как же можно браться за такие дела, не имея опыта! Только Пассант и способен на подобную глупость. Я всегда говорил вам это…
— Джордж — один из самых замечательных людей, каких мне доводилось знать. Я продолжаю придерживаться этого мнения и после того, как познакомился с двумя-тремя другими замечательными людьми, — резко возразил я.
Так я никогда еще не разговаривал с Иденом. На миг самообладание изменило ему, но он взял себя в руки.
— Ладно, не будем об этом спорить! Сейчас не время для спора! Надо подумать, что делать. — Дружески-отеческий тон, к которому я привык, сменился теперь профессиональной напускной сердечностью. Идену не понравилось, что я оспариваю его суждение, особенно поскольку речь шла о Джордже. — Видите ли, Элиот, сам я не могу заняться с вами этим делом. Моя фирма не может принимать в этом участие. Но я договорюсь с каким-нибудь стряпчим о защите интересов Пассанта и попрошу, чтобы он сначала прибег к вашим услугам, а потом можно будет передать это кому-нибудь другому. В том случае, конечно, если разбирательство пойдет в желательном для нас направлении.
Мне очень хотелось вести это дело самому, и главным образом потому, что я знал, какие обстоятельства не следует оглашать.
Я понимал, что дело может обернуться самым отвратительным образом. Джордж боялся исхода судебного процесса: больше всего пугала этого здоровяка недвусмысленная угроза тюремного заключения. Но было еще кое-что, чего он и страшился и стыдился. Встречи членов кружка на ферме, их взгляды на мораль и на «свободную любовь» — все это могло всплыть на суде. Картина получилась бы, конечно, неприглядная, ибо рассуждения о высоких материях и простые товарищеские отношения, существовавшие раньше в кружке, давно отошли в прошлое. Члены кружка скоро перестали довольствоваться легким флиртом, бывшим у нас в моде в те идеалистические времена. Постепенно Джек все больше подчинял чувственную натуру Джорджа своему разлагающему влиянию. Он никогда, ни на одно мгновение не верил в идеалы Джорджа, и кто из них одержит верх — было заранее ясно. Джордж обладал даром вести за собою души, но был наделен человеческими слабостями, малодушно лицемерил и не мог разобраться в собственных желаниях. И ему в конечном счете не одолеть было такого человека, как Джек, который твердо знал, чего он сам хочет, чего хочет Джордж и чего хочет кто угодно другой. И вот теперь Джорджу, прирожденному лидеру, грозило всеобщее осмеяние — даже хуже, чем осмеяние, — ибо он должен был предстать перед всеми как жалкий провинциальный донжуан.