Вечером Татро пришел к отцу Владика, попил чаю, поговорил о делах в кооперативе, сказал, что пушная охота в этом году должна быть хорошей, и перед самым уходом спросил:
— Глебов, как мне учить твоего Влятика?
— Что как? — удивился отец. — Учи, как и всех ребят! Не выделять же его в отдельный класс!
И Татро начал учить Владика, как и всех ребят, на чукотском языке. А Владику было одинаково, — говорить что на чукотском языке, что на русском.
Латинские буквы Владик освоил быстро и через месяц бойко складывал из звуков слоги, из слогов слова и даже помогал Кальхеиргину, которому грамота давалась нелегко. Вообще Кальхеиргин в отличие от других приятелей Владика жил бедновато. У них в яранге было тесно, душно. Владик даже удивлялся, как это они, все десять человек взрослых и малышей, укладываются спать в таком маленьком пологе. Отец Кальхеиргина был хорошим охотником, но являлся единственным кормильцем в этой большой семье, а заработка старшей сестры Кальхеиргина, которая работала счетоводом-кассиром, не хватало иногда даже на чай и сахар. Да и в семье считали, что она грамотный культурный человек и должна тратить свои деньги на хорошую русскую одежду. Охота не всегда была удачной, и тогда в семье Кальхеиргина было голодновато. Кальхеиргин чаще всех бывал в гостях у Владика. Мать всегда старалась накормить и напоить его чаем, а когда Владик вырастал из своей рубашки или брюк, она отдавала их Кальхеиргину. Кальхеиргин тоже рос, но он был худой и костлявый, и рубашки Владика подходили ему в самый раз. Вот и в школу Кальхеиргин пришел в клетчатой Владиковой рубашке навыпуск, так как заправить ее под чукотские нерпичьи штаны было невозможно, потому что они подвязывались тонким нерпичьим ремешком под самый пах, и когда Кальхеиргин выходил к доске и старательно писал по линейкам буквы, то рубашка подымалась и оголялся смуглый живот с черным пупком. Кальхеиргин был живым и бойким парнишкой.
Татро считался еще молодым учителем и работал всего третий год. Он кончил Увэленскую начальную школу. В начале тридцатых годов полгода проучился в Институте народов Севера в Ленинграде, но заболел и вернулся в родной Увэлен. Дома он быстро поправился, а потом, как грамотного человека, его направили на шестимесячные курсы Комитета нового алфавита на Чукотскую культбазу. Проработав год ликвидатором неграмотности в чукотском поселке Нунлигран, он, как лучший, был назначен в школу учителем. Правда, ему предлагали остаться работать в Нунлигране, но он отказался, сказав: раз он учитель, то ему некогда будет охотиться, а без мясной пищи и жира чукча не проживет, дома же ему всегда с едой помогут родственники, которых у него в Увэлене множество. Его просьбу удовлетворили и направили работать в Увэленскую школу.
Дети сразу привязались к Татро и считали его своим человеком. Он не был таким строгим, как директор школы Павел Матвеевич, который приехал в Увэлен этим летом, или как учительница третьего класса Мария Ивановна, никогда не ругался и не повышал голоса на детей. Они называли его просто: «Татрой!»
Владик был непоседливым мальчишкой и дружил в классе с самыми хулиганистыми ребятами Кальхеиргином и Теркиё. Татро часто шлепал тонкой треснутой метровой линейкой по головам этой тройки. Дети не обижались и не жаловались родителям, так как им самим становилось еще веселее — линейка интересно дребезжала, а от удара не было больно. Потом Татро понял, что линейка не помогает наладить дисциплину в классе, и перестал ею пользоваться.
У Татро так же, как и у детей, в карманах были костяшки. В сентябре утки еще хорошо летели над поселком, их ловили и стреляли, заготавливая на зиму. Когда ребята видели в окно школы, как летят с лагуны утки, то вскакивали с мест, забывали про урок и с криком выбегали на улицу. Татро ничего не оставалось делать, как бежать вместе с ребятами и тоже кидать костяшки в уток. Директор ругал его за это и говорил, что надо приучать детей к дисциплине.
— Что я могу сделать? Если они бегут, я тоже с ними бегу, — отвечал Татро.
— Надо сделать так, чтобы вас слушались дети, а не вы их, — наставлял директор. — Вы же, Татро, учитель!
Татро во всем соглашался с директором, но все равно не мог удержать себя от соблазна поймать утку.
Татро всегда одевался аккуратно и чисто. Пока не было снега и морозов, он ходил в костюме и пальто, а когда холодало, то надевал нерпичьи брюки, торбаза и кухлянку с камлейкой. Брюки у него были пушистые, мягкие, а торбаза красиво расшиты белым оленьим волосом. Татро не пил и не курил, но любил жевать табак-папушу. Когда он что-либо объяснял, то вынимал жвачку изо рта и клал ее за ухо. Нахал Кальхеиргин с жалостливой гримасой на лице просил у него пожевать табаку. Татро говорил, что детям курить и жевать табак нельзя, но не мог отказать Кальхеиргину, совал ему жвачку в рот и заставлял правильно писать буквы. Татро был хорошим учителем, и дети любили его.