— Он где-то на складе.
— Аа, — покачал головой старик, а сам внимательно и с любопытством смотрел на меня.
— Что это? — спросил он.
— Огурцы.
— Мэ-э! — удивился Пананто, будто понял, что это таков. — Вкусные?
— Очень. Попробуй! — предложил я.
— Давай!
Я выбрал большой крепкий огурец и подал старику. Он повертел его в руках, осмотрел, смело надкусил и вдруг сморщился, но, глядя на меня, все же проглотил кусочек.
— Можно я его дома съем? — выдавил он.
— Конечно! Бери! Вот еще можно!
— Нет-нет, хватит! — замахал он рукой.
Я нашел кусочек оберточной бумаги и подал старику. Он тщательно завернул огурец и сунул его под кухлянку.
— Ну я пошел! — сказал он.
На следующий день вечером Пананто снова пришел. Он долго возился, что-то искал у себя под кухлянкой и наконец сказал радостно:
— На, возьми!
Я развернул сверток и увидел вчерашний, чуть-чуть надкусанный огурец.
— Этки! Плохо! Соли много, — говорил Пананто. — Я не смог кушать. Этки.
— Ну и выбросил бы!
— Нет-нет, кырым! Тебе же правится, вот я и принес обратно.
Удобная печка
В пятидесятые годы на Чукотке еще только начиналось капитальное строительство деревянных рубленых домов для колхозников, а пока многие сами улучшали свои жилища. Старик Рычып убрал в яранге меховой полог и вместо него сделал комнатку из дощечек, засыпал стенки шлаком, прорезал окно, навесил вместо оленьей шкуры деревянную дверь. По традиции он оставил широкий просторный чоттагин — коридор, занимающий больше половины яранги, с очагом посередине, над которым подвешена цепь с крюком для котла и чайника. Но на этом старик не успокоился.
Как-то летом я зашел в ярангу к Рычыпу и увидел, что он кладет кирпичную печь на крепкой деревянной подставке, похожей на носилки.
— Что ты делаешь, Рычып?
— Да, видишь ли, у моей Рентыт болят глаза.
— А при чем здесь печь?
— Ка-а-ко-мей! Какой же ты недогадливый! Когда костер, то дым лезет в глаза, больно бывает, после ей шить трудно. А печь поставлю, дым прямо в трубу — и вверх, У Рентыт перестанут болеть глаза.
Я улыбнулся и решил помочь Рычыпу. Хотел было заново переложить кирпич, так как Рычып положил его плашмя без всякой связки, на одной глине, и всю печь крепко стянул проволокой. Но Рычып сказал, что пусть будет так.
— А носилки зачем?
— Как ты не понимаешь? Летом тепло — печь в чоттагине, зимой холодно. Позову соседей Таната и Роптына и внесем печь в комнату.
Сапыр
Много есть красивых чукотских имен. Тынагыргин — Рассвет, Тиркыне — Солнечная, Омрувье — Крепкий. Но однажды мне встретилось странное имя Сапыр, и сколько ни ломал я голову, стараясь разгадать, что оно значит, так и не смог. Но все оказалось очень просто: имя Сапыр — память тех лет, когда на Чукотке начала создаваться торвагыргин — новая жизнь.
В одном прибрежном чукотском селении жил бедный охотник, и звали его Ринтынет — Брошенный. Кухлянка на нем была старенькая, вся в дырках. Холодный ветер войдет в одну дырку, обдует тело и свободно выйдет в другую, поэтому Ринтынет никогда не ходил спокойно, всегда бежал вприпрыжку. Голодно и холодно жилось Ринтынету. И неизвестно, как бы сложилась судьба дальше, если бы не пришла торвагыргин.
Как-то в селение приехали издалека люди и стали рассказывать о новой жизни, о большом человеке Ленине, говорили, что надо организовывать товарищества, колхозы. Хотя и не сразу жизнь Ринтынета улучшилась, но от этих слов стало теплее и радостнее. С тех пор он полюбил собрания, и как только показывались вдалеке собачьи упряжки с людьми из района, он первым спешил навстречу, здоровался с каждым за руку, помогал распрягать собак и устраивать людей на ночлег. И конечно, все новости он узнавал первым. А после робко спрашивал:
— Игыр сапраний!
— Да, сегодня будет большое собрание.
Ринтынет тут же шустро бежал, но не из-за холода, а от предчувствия новых хороших вестей. Он заглядывал в каждую ярангу и говорил:
— Гэк, игыр сапраний! — и бежал к следующей.
Люди привыкли: раз бежит Ринтынет, то будут хорошие вести, и, еще издалека увидев его, восклицали:
— О-ок! Нэмэ сапраний! О-о, собрание идет!
А так как слово собрание выговорить было трудно, то все стали называть его сапыр. С тех пор и закрепилось за стариком такое прозвище. Он не обижался. Пусть имя Сапыр несет людям хорошие, добрые вести.