Не подозревая о коварных помыслах благоверного, Клавдия сняла с себя и напялила на него свою куртку, дабы покорять километры налегке, а заодно и выгодно показать себя перед болельщиками, затолкала ноги в лыжи и побрела на старт. Она вышла на лыжню с одной только целью – победить! Рядом с ней толпился народ, который, надо думать, вышел с этой же целью. Но Клавдия знала – ее косметику уже никто не отвоюет! Хотя, если присмотреться попристальней к участникам забега, то лыжницам более пригодился бы в подарок какой-нибудь тонометр или даже ортопедический матрас, а не кремы с лосьонами.
Чуть не в ухо выстрелил кто-то игрушечным пистолетом, и все стадо ярких неповоротливых спортсменов дернулось, двинувшись в путь. Мучение обещало быть долгим и беспощадным. Даже веселая музыка не могла заставить лыжников быстрее работать палками. Клавдия немного приободрилась, оценив соперников, и затопала по лыжне, раскорячив ноги и высоко поднимая лыжи. Неизвестно отчего, но эти самые лыжи совершенно не собирались скользить. То ли Кака постарался натереть их наждачкой, то ли лыжня не выдерживала вес лыжницы, но катиться красиво и плавно у нее никак не получалось. А мимо бодро пролетали более успешные товарищи по несчастью.
– Ничего, ничего… – пыхтела она, тяжело загребая палками. – Сейчас закончится подъем, а там, на спуске, уж я им… о-хо-хо!
Однако на спуске Клавдия Сидоровна оконфузилась окончательно. Она забралась на горку одной из последних. Взглядом бывалой лыжницы окинула сверху поле битвы, скукожилась в позе понадежнее, придала на всякий случай лицу сосредоточенное выражение – вдруг кому вздумается показать ее по телевизору, и лихо оттолкнулась палками.
Лыжи туго заскользили вниз, потом вдруг скрипнули и позорно остановились. Шершавые старые доски не желали ехать дальше. Минут пять Клавдия Сидоровна торчала на лыжне не двигаясь, оттопырив зад и высоко задрав лыжные палки. Мимо молнией проносились какие-то лыжники, которые уже катались для собственного удовольствия, а она все ни с места. Помянув Акакия «незлым, тихим» словом, Клавдия Сидоровна принялась грести палками, будто находилась на тонущей шлюпке. Очень медленно лыжи отлепились от снега и поползли. Больше испытывать судьбу она не стала. Сошла с горки и сурово направилась прямиком к скачущему вдалеке супругу.
– Кака, они чем-то намазали лыжню, – обреченно проговорила она. – Каким-то канцелярским клеем, не иначе. Господи! И на что только не идут устроители, чтобы не дать заслуженную косметику!
Супруг вовсе из-за косметики не переживал, напротив, он весь искрился щенячьей радостью. От веселой музыки у него то и дело подергивались руки, ноги выделывали какие-то балетные па, и даже призывно подмигивал левый глаз.
– Кла-воч-ка! Да и бог с ней, с косметикой! Посмотри, солнце-то какое! И даже молоденькие… люди встречаются! А какие фигурки, Клавочка! Обрати внимание, вон та фигурка в синем комбинезончике, а? Я прямо глаз не могу отвести, прям глаз… – зарвавшись, восхищался Акакий, прыгая тушканчиком возле подруги жизни.
– Так! – рявкнула та и ухватила ветреника за шиворот. – Фигурки, значит. Ты в своем репертуаре. Выскочил на улицу и решил, что всё – пора по бабам! Похоже, тебя нисколько не волнует, что жена осталась без красоты, да? Тебе, похоже, наплевать, что у нее украли пять… десять лет молодости?! Да прекрати скакать блохой! И что это ты на спину нацепил?! Нож какой-то… Боже мо-о-о-й!! Ты испоганил мою выходную куртку?!! Нет, ты посмотри, что ты наделал, варвар!!!
Варвар, извиваясь жгутом, попытался посмотреть, что он там наделал со спиной, но застарелая шея никак не поворачивалась на сто восемьдесят градусов. А Клавдия уже резко сдернула с него пухлую нарядную куртку, в которой он выглядел так престижно. Акакий дернулся, что-то блеснуло и упало в утоптанный снег, а жена не унималась.
– Боже мо-о-о-й, – мычала она, тряся перед собой синтепоновым чудом. – Ты изрезал мне мою лучшую вещь! Она так выгодно подчеркивала мою фигуру, изверг!!
Если по совести, так эта курточка куда лучше смотрелась без Клавдии. Клавочка, и без того дама пышных форм, в ней выглядела как торговая палатка. Акакий Игоревич все время пытался ей об этом сообщить, но не отваживался. Сейчас же был самый подходящий момент, однако он упрямо пялился куда-то в снег.
– Кла… Клавдия… ты посмотри, что это? – дрожащим пальцем он указывал на блестящую штуку.
Это был небольшой ножик, с коричневой костяной ручкой и блестящим лезвием. Лезвие было острым, Акакий Игоревич специально проверил пальцем. Острым, но небольшим, величиной с палец. Совершенно очевидно, что нож выпал из куртки.
– Да, да, горе мое!! Я сразу поинтересовалась – зачем ты, несчастье мое, воткнул себе в спину нож и испоганил вещь?! – снова рыкнула Клавдия, но наконец поняла, что сказала не то. – Кака… Я не поняла, так это… Подожди, Кака, так это не ты, что ли, себе в спину нож затолкал?.. Господи, ну конечно, не ты, ты бы непременно промахнулся… Это что же получается… Это получается, что тебя кто-то хотел… как жука на булавку! Кака!!! Кому ты еще успел отравить жизнь? Почему все кому не лень втыкают в тебя холодное оружие?! Вечером ты мне еще объяснишь, а сейчас немедленно забираем ребенка и несемся домой! Здесь вообще творится черт-те что!! Косметику не дают! Ножи суют куда попало!!! Яночка-а-а-а!!! Беги к бабушке!! Деда нам вызывает такси, и мы едем домой!!.. Кака! Не торчи пнем! Немедленно сбегай к тому толстому дядьке, попроси у него телефон и вызови такси!.. Яночка!!
Акакий осторожно подобрал небольшой ножик и боязливо закопал его в огромный сугроб – от греха подальше. Схватил принадлежащую им сумку с едой и потрусил догонять супругу.
– Клавочка, не надо поднимать крика, мы напугаем Яночку, – быстренько заткнул он супруге рот. – А к тому дядьке…
Клавдия его уже не слушала – она неслась за внучкой.
Такси вызвать не получилось, да особой надобности и не было – остановка нужного автобуса находилась здесь же. Усевшись на заднем сиденье, Клавдия Сидоровна наглаживала внучку по шапочке и без умолку щебетала:
– Яночка, детка, тебе понравился праздник? Ой, чего я спрашиваю, кому может понравиться эта лошадиная ярмарка?.. Яночка, солнышко мое, а ты видела, как бабушка Клава лихо прошла дистанцию? Прямо – влет, как птица, как птица! Тебе, наверное, было плохо видно…
– Да нет, баб, я видела, как ты там скрюченная зависла, – горько вздохнула девочка. – Мне еще Ванька Сидорчук сказал, что мы так в яслях на горшках сидели. Баб, я ему всю куртку порвала, чтоб не обзывался.
– Правильно, девочка моя, – придавила головку девочки к своей груди Клавдия. – Правильно. Надо же – на горшках! А то он помнит!.. Постой-ка, Сидорчук… у него же папа в администрации района! Яночка! Зачем же ты мальчика обидела? Ну, как некраси-и-иво! Я вот так себе представила – и правда, немного похоже, как твой Сидорчук говорит… Кака! Прекрати хихикать!.. Яночка, ты у нас глазастенькая такая, а вот скажи, что там наш дедушка делал, пока я на этой горке, как в яслях… кхм… Чем там занимался наш дедуля?
Девочка сморщила носик и пожала плечиками:
– А он ничем не занимался. Он только к одной тетеньке подошел, а потом еще к одной… Баб, он там много тетенек обошел. А! Он потом еще к одной подошел, у нее таки-и-ие лыжи красивые! Все прям черные и прям красные! – Яночка от восторга ухватилась за пухлые щечки. – А наш дед Кака подошел и стал ей тыкать в лицо корягой. А тетенька сначала отворачивалась, а потом уехала. А к деду Каке зато какие-то люди подъехали на лыжах, и он долго руками махал. И все. А потом к нему больше никто не подъезжал. Только бабушка чья-то хотела сумку нашу стащить, но у нее не получилось, она ее поднять не смогла.