Запретил, да что толку?
Преисполненная праведного гнева на мировую историю, я обстригла почти до корней бабочковый куст, уверенная, что ему это полезно в преддверии зимы. Но, отступив на полшага, я с сожалением констатировала: куст пал жертвой охоты на ведьм. Я ведьма? Нет. Меня кто-то преследует? Нет. Тогда почему куст пострадал от моего гнева?
Позвонила Августа и попросила уделить ей немного времени.
— Остальное при встрече, — добавила она со смехом.
Я вымыла руки специальным средством, пахнущим апельсином, оно включает специальные частицы, которые заботятся о безупречной чистоте рук, и летом расходуется у меня в доме целыми флаконами.
Дни стояли достаточно теплые (особенно в послеобеденное время) для того, чтобы расположиться на террасе. Я быстро порезала любимый кекс с инжиром и поставила на стол. Когда Августа подошла к воротам, я заваривала чай. Она явно чувствовала себя окрыленной, лицо сияло.
— Ну, как оно прошло? — полюбопытствовала я без особого интереса.
Она озорно улыбнулась:
— Я по-прежнему нахожу вашего пастора душкой, несмотря на то…
Она села и подвинулась к столу так, что каменные плитки на полу взвизгнули. Наверняка Августа ожидала расспросов по поводу ее «несмотря на то», но я молча налила в чашки чай.
— Ты сама видела, — защебетала Августа, — как он меня избегал. — Похоже, она была в превосходном настроении. — Но пастор поневоле открыт для общения. И хотя такие, как я, встречаются ему не каждый день, однако точно встречаются. И не поддаться искушению стоит определенных усилий…
Я положила руку ей на плечо:
— А хроники? Как обстоят дела с Вендлгард? Мы продвинулись дальше?
— Ах, хроники! — Казалось, Августа почти забыла о главном. — Да, была некая госпожа Вендлгард, ей предъявили обвинение в воровстве и проституции и подвергли наказанию. Фигурирует в хрониках начала XV века.
— Ее утопили?
— Не ее — прабабку.
— Больше никаких деталей?
— Никаких. По крайней мере в тех хрониках, которые мне позволено было просмотреть.
Следовательно, не утопленная бабка была причиной победного вида Августы.
— А чего сияешь, как блин на именинах?
Августа расплылась в широкой улыбке:
— По-моему, я идентифицировала второе письмо Вендлгард.
— Ты установила, кто автор?
— М-м! — Августа быстро закивала.
— Ну и кому оно принадлежит?
— Катарине фон Сиен, — прошепелявила она и промокнула салфеткой капли чая на губах.
Во мне поднялся вихрь мыслей.
— Она же появилась на исторических подмостках только в XIV веке. Конечно, она ближе к Незими, но гораздо дальше от Вендлгард.
Августа кивнула с видом триумфатора. И все-таки я уточнила:
— Ты говоришь о той Катарине, которая рассматривала отрезанную крайнюю плоть Иисуса Христа как свое обручальное кольцо?
— Именно. Я припомнила, что каждое письмо она заканчивала: «Дальше я ничего не скажу» или «Больше я ничего Вам не напишу». Эта пустая фраза стоит и в конце второго послания, приписываемого Вендлгард.
Внезапно Августа странно посмотрела на меня, поднялась и, не говоря ни слова, направилась к дому. Я двинулась за ней по пятам. Она остановилась перед книжными стеллажами и выверенным движением достала с верхней полки том.
— У меня фотографическая память. Когда мы на днях искали том Хильдегард, я запомнила расположение книг по всему стеллажу. Так, на всякий случай.
Не тогда ли у меня возникло нечто вроде подозрения? Лучше бы я отобрала у нее книгу.
— Извини, ради Бога, — сказала я. — Мне так неловко. Это бульварщина, хотя авторы и являются теологами. Впрочем, может, как раз поэтому.
— Только без извинений! Ты не против, если я загляну?
Лучше бы я возразила. У меня неодолимая привычка делать пометы на полях. Они раскрывают мое отношение к прочитанному и совсем не предназначены для постороннего человека.
Но я не возразила. Августа вернулась на террасу и стала листать томик. Естественно, ей попалось письмо Катарины «К девушке в Перудже». И мои пометы.
— О! О! О! — простонала Августа и ткнула пальцем в строку «Омойся в Его крови и спрячься в Его ранах, а после раздели Его участь». — Что хотела сказать Вендлгард голосом Катарины?
Я пожала плечами:
— Бог ее знает. Великий мастер мистерии Герман Нич во всех книгах, которые читал, подчеркивал слово «кровь».
— Удивительно, в этом письме нет знаменитой концовки. Здесь стоит только «я заканчиваю».
— Дай посмотреть. — Я склонилась над книгой. — Действительно. Значит, тот, кто воспользовался личиной Катарины, хотел, чтобы посвященные легко узнали его.