Монахи-антонианцы, одетые в серые рясы, с голубыми эмалевыми бляхами на плече, склоняли к ним свои бритые головы и помогали идти.
— Прокаженные, — с отвращением сказал Мак-Ларен.
— Нет, — поправил брат Этьен, — только не прокаженные… Здесь чесоточные, страдающие рожистым воспалением, отравленные спорыньей , тухлой мукой, которую они ели из-за нищеты, — все несчастные с больными конечностями.
И верно, из-за грубо сложенной стены, окружавшей несколько бараков, возвышавшихся в стороне от деревни, вышла другая процессия: люди, одетые в одинаковые серые плащи с пришитыми на них красными сердцами, короткие мантии красного цвета с капюшоном и шляпы с широкими полями. Они вращали трещотки, оглашавшие чистый горный воздух скорбным звуком, и медленно шли к деревне. Перед ними в страхе расступались люди, включая и ужасную толпу больных. Отбросы человеческого Общества бросились бежать кто как мог в сторону монастыря либо прижимались к стенам домов, дабы не притронуться к прокаженным.
Со слезами на глазах Катрин смотрела, забыв обо всем на свете. Эта картина пробудила ее боль, напомнила о безумии первых дней одиночества. Эти несчастные — мир человека, которого она любила и которого будет любить до последнего вздоха.
Обеспокоенная Сара увидела, как слезинки градом катятся по бледным щекам Катрин, а взгляд темных глаз неотрывно следит за высоким священником, одетым в коричневую рясу. Неожиданно цыганка поняла: это был монах-надзиратель из Кальве. Безусловно, он привел сюда больных, чтобы попытаться добиться от святого Меана их излечения.
Но вдруг Сара услышала то, чего подспудно ожидала — тревожный крик отчаявшейся Катрин:
— Арно!
Прокаженные обогнули возвышение, на котором находился отряд, и теперь удалялись, но человек, шагавший рядом с монахом в коричневом, высокий и худой, чьи широкие плечи с таким природным изяществом несли свою беду, был не кто иной, как Арно де Монсальви. Катрин не могла не узнать его. Оцепеневший Мак-Ларен еще только подумал задержать ее, а она уже соскользнула с лошади, подняла руками свою длинную юбку и бросилась бежать по снегу. Сара, Готье и брат Этьен, обуреваемые жалостью к ней, бросились вдогонку. Длинные ноги нормандца позволили ему обогнать всех, но Катрин, летящая на крыльях любви, бежала так быстро, что ему никак не удавалось схватить ее: ни снег, ни плохая дорога не могли ее удержать. Она в буквальном смысле летела, и черная вуаль трепетала словно флаг в бою. Только одна, восторженная, сумасбродная мысль была у нее в голове: она увидит его, она будет говорить с ним! Счастливое чувство завладело ее душой, навалилось, словно поток воды, разрушающий дамбу. Ее блестящие
Глаза видели Только одного человека, того, кто шел рядом с монахом.
Готье понимал ее счастье и знал, что оно не может быть долгим. Что она увидит, когда человек повернется к ней? Разве Арно не изменился за эти долгие месяцы, которые провел в лепрозории? А вдруг она увидит пораженное болезнью лицо? Он ускорил бег и крикнул:
— Госпожа Катрин… Ради Бога, подождите! Подождите меня!
Его сильный голос обогнал Катрин и долетел до процессии прокаженных. Монах и его спутник повернулись к ней. Да, это был Арно! Душа Катрин наполнилась радостью. Неужели свершилось чудо? Неужели они снова вместе? Наконец-то Бог сжалился над ней. Неужели он внял ее страстным мольбам?
Она уже различала под капюшоном дорогие черты его лица, по-прежнему красивого и гордого. Ужасная болезнь еще не коснулась их. Еще небольшое усилие, еще немного, и она будет рядом с ним. Вытянув вперед руки, она побежала еще быстрее, не слыша призывов Готье.
Арно тоже узнал ее. Катрин видела, как он побледнел и услышала: «Нет! Нет!» Она увидела жест его одетых в перчатки рук, отгораживающих ее от себя. Он что-то сказал монаху, и тот бросился к ней навстречу, скрестив руки в запрещающем жесте. Катрин летела прямо на него и натолкнулась на плотную фигуру в коричневой сутане, вцепилась в распростертые, словно у Девы Марии, руки.
— Пустите меня! — застонала она, сжав зубы. — Пропустите меня… Это мой супруг… я хочу видеть его!
— Нет, дочь моя, не подходите! Вы не имеете права… он этого не желает.
— Это не правда! — кричала взбешенная Катрин. — Арно! Арно! Скажи ему, чтобы он меня пропустил!
Арно стоял как вкопанный в нескольких шагах. Его перекошенное от боли лицо было похоже на маску комедианта, изображающего страдание. Однако голос звучал Уверенно:
— Нет, Катрин, любовь моя… Уходи! Ты не должна подходить. Подумай о нашем сыне!
— Я люблю тебя, — простонала Катрин. — Я не могу не любить тебя. Позволь мне подойти!
— Нет! Бог свидетель, я тоже люблю тебя, и я не могу вырвать эту любовь из сердца, но тебе надо уйти.
— Святой Меан может сделать чудо!
— Я в это не верю!
— Сын мой, — упрекнул его монах, удерживающий Катрин, — вы богохульствуете.
— Нет. Если я пришел сюда, то не столько ради себя, сколько ради моих товарищей. Помнит ли кто-нибудь о счастливом выздоровлении в этих местах? Надежды нет.
Он повернулся и потяжелевшим шагом направился к своим друзьям по несчастью, которые, удаляясь, пели псалмы, не подозревая о разыгравшейся драме. Катрин разрыдалась.
— Арно! — причитала она. — Арно… Умоляю… Подожди меня… Послушай меня!
Но он не хотел слушать. Опираясь на высокий посох, пошел вперед и даже не обернулся.
В это время Готье подошел к Катрин, высвободил ее из рук монаха и прижал, рыдающую, к груди.
— Уходите, брат мой, уходите скорее! Скажите мессиру Арно, чтобы не печалился.
Монах ушел, а запыхавшаяся Сара и брат Этьен присоединились к своим спутникам. Вслед за ними рысью подъехал шотландец. Катрин освободилась из объятий Готье, но слезы мешали ей, и она не увидела ничего, кроме дрожащей серо-красной фигуры, расплывавшейся на фоне снегов. Нормандец опять привлек ее к себе. С высоты на них свалился холодный голос шотландца: «Давайте ее сюда, и поехали! Мы и так потеряли много времени!» Готье, дернув головой, поднял Катрин и посадил на круп своей лошади, которую держал под уздцы солдат.