— Нисколько! — воскликнул он. — Это как раз по вашей теме! Вы готовы воспользоваться моими услугами. Вы желаете, чтобы я преподал вам как старший коллега младшему небольшой урок. Я даже с удовольствием продемонстрирую вам, как воспользоваться вашим «рафинированным романтизмом». И, может быть, у нас с вами даже сложится, таким образом, классический коан.
— Что, простите?
— Коан! — повторил он. — Постойте, да вы, творческий человек, даже не знаете, что такое коан?! Позор. Это у вас, вероятно, от слабой начитанности… Ну-ну, не морщитесь!.. Это род отношений, который у нас будет. Я учитель, вы ученик. Коан. Я беру вас в ученье с тем, чтобы преподать вам высшую мудрость. Так вы согласны?
— Ну…
— Отлично! Наши отношения будут образцово возвышенными… Однако поскольку первоначально вы все-таки вознамерились потратить определенную сумму… Кстати, сколько, если не секрет? — быстро спросил он.
— У меня всего двести рублей, — ответил я.
— Так вот, — взволнованно продолжал он, — у меня к вам совершенно незначительная просьба, чтобы просто так, в знак дружеского контакта, вы передали мне эти самые двести рублей. Для вас ведь это теперь не должно ничего значить, для вас это мелочь, отошедшая в прошлое, а взамен вы приобретаете несравнимо больше — наш коан. Вы согласны со мной?
— Вот оно что, конечно, — улыбнулся я иронически. — Да вы банально сребролюбивы!
— А вы, — ничуть не смутился он, — а вы, похоже, ни за что не любите платить! Отвратительная плебейская черта. А одаренный человек — тот же аристократ, легко расстается с деньгами.
— Деньги чепуха, — отмахнулся я и, оглянувшись вокруг, огорченно рванулся и запнулся на месте. — Черт вас возьми! Она уже исчезла!..
Я бросился сквозь толпу, проклиная заговорившего меня бродягу-художника.
— Скотина, свинья, трепло, — бормотал я. — Да я бы все, все отдал, чтобы заполучить ее! А теперь кто-то другой тащит ее к себе, чтобы сделать еще на йоту или унцию большей шлюхой, чем она была сегодня…
— Эй, спокойно! — уговорил он, с трудом поспевая мной, задыхаясь от астмы и с вылезающими из орбит глазами.
— Трепло, свинья, скотина!
— Не обижайтесь, ведь нет проблем! Остановитесь, сейчас вам будут девочки!
— Мне другие не нужны!
Я едва не опрокинул какой-то лоток с лакированными шкатулками и расписными пасхальными яйцами, за что все-таки получил от молодого торговца-коммерсанта в армейской валютной ушанке «СА», который скакнул следом за мной, злобный и безжалостный удар по шее, но, не обращая внимания на замелькавшие перед глазами огненные круги, поспешил дальше.
— Подождите же! Слово чести, я отыщу ее вам и все улажу как нельзя лучше!
Задыхаясь, мы оба упали на окрашенную скамейку за Арбатской площадью на Суворовском бульваре, и я убито простонал:
— Пропала жизнь…
— То же самое сказал и я вслед за классиком на закате своей половой жизни, — заметил, отирая с уголков губ признаки бурой пены, «лучший художник», — да однажды в Батумском обезьяннике наблюдал, совершенно пораженный, как самец-павиан сам себя развлекает французской любовью…
Я все еще сидел в полной прострации, и моему состоянию весьма соответствовали медленное пение приплясывание маленького выводка кришнаитов, ползущих по противоположной стороне улицы на запах арбатского кооперативного шашлыка. Среди прочих выделялся лысоватый и жуликоватый адепт, сероликий вегетарианец, громче всех вопивший их магическое «Харе, харе!».
— Его я знаю! — снова сообщил неугомонный художник. — Он в свое время был известным книжным спекулянтом, пока не сошел с ума, раскрыв первый раз в своей жизни книгу, которая на беду оказалась «Источником вечного наслаждения» Бхагавад-Гитой…
— Вы-то кто такой? — резковато поинтересовался я. — Вы действительно художник? Как ваша фамилия?
— Ч., — просто ответил он.
— Ч.? Ну, теперь я по крайней мере буду знать, кто лучший художник, — хмыкнул я и, поднявшись, кинулся в направлении Пушкинской площади.
Ч. поднялся следом, некоторое время молча шагал рядом, всем своим видом показывая, что признает свою безмерную вину передо мной, а потом осторожно завел прежнюю песню.
— Я ее найду чего бы мне это ни стоило! — поклялся он. — У меня еще сохранились кое-какие старые, испытанные связи, и я уже начинаю догадываться, как провернуть для вас это дело.
— Бросьте трепаться, — вздохнул я.
Но раздражение на трепливого Ч., из-за которого были загублены мои скромные надежды на счастливый вечер, вспыхнуло и быстро погасло. Пышные наросты на коре, охватывавшие стволы старых тополей на Тверском бульваре, напоминали пушкинские бакенбарды.