Любители-стрелки то и дело пускали в темнеющее небо одиночные ракеты, которые вытягивались на слабых огненных стеблях и вязли в низких тучах, похожих на сгустки плесени в пропавшем киселе. Столицу затопила пороховистая смесь ликования и испуга. Но я был совершенно спокоен. Несколько раз до моих ушей долетало что-то навязчиво-развязное, неудобоговоримое: «Раздавленно!..» Одно было очевидно вполне: с этой политикой все вокруг совершенно посходили с ума, бедняги. А ведь есть вещи и поважнее.
Я достиг северо-восточной оконечности города между огромными блочными многоэтажками, в густых зарослях акаций и бузины наткнулся на скопление кирпичных гаражей, в одном из которых предположительно находился предназначенный к продаже мотоцикл. Хозяйка мотоцикла заявила мне по телефону, что для нее не так важна цена, как то, в какие руки вещь попадет.
Микрорайон был тихий и, несмотря на жесткую шлакоблочность, какой-то по-деревенски умиротворенный. Не хотелось и думать, что здешнее население способно сливаться в бунтующие колонны и что-нибудь оглушительно скандировать. Я вытащил записную книжку, чтобы свериться с адресом. Потом огляделся, чтобы отыскать кого-нибудь, у кого можно было бы уточнить свое местонахождение.
Тут я обнаружил, что вокруг — и поблизости, и на отдалении — не наблюдается ни одной живой души: ни детей, ни взрослых, ни даже собак. Окрестных фонарей, однако, было предостаточно, и разгоралась они все ярче и ярче.
Но лишь я подумал о настораживающей пустоте окружающего пространства, как сбоку что-то зашевелилось, и, вздрогнув от неожиданного соседства и близости, я увидел на садовой скамейке пожилую чету, так плотно сидящую бок о бок, что она напоминала пару сиамских близнецов: громадная старуха, перебиравшая толстенными ножищами, обтянутыми коричневыми шерстяными рейтузами, а рядом восседал такой же громадный старик, потиравший квадратными ладонями квадратные колени.
— Если мои родители дотянут до столь преклонных годов, то будут выглядеть именно так, — подумал я и тут же отметил вздорность этой мысли.
— Вы с ума сошли, — услышал я произнесенное их как бы обоими одновременно и с шелестом, дополненным втягиванием воздуха через мшистые дырки ноздрей. Это было сказано весьма внятно, но я не понял, кто из двоих говорит: желтые губы шевельнулись едва, а серые лица были неподвижны, словно у чревовещателей.
— Ко мне это не относится, — несколько заторможенно возразил я.
— А как же девчонка с мотоциклом?
— Что из того?
— То-то и оно.
— Я чувствую, здесь кроется какая-то тайна, но мне было сказано, что я могу взглянуть на мотоцикл.
— Вы просто дитя. Вы хотите взглянуть на мотоцикл, но вам и невдомек, что хотят взглянуть на вас. Девчонка опять подыскивает себе дружка, который любил быструю езду.
— Я люблю.
— Сами и идете к ней в руки.
— Что, у нее уже кто-то был?
— А вот послушайте. Тут имеется одна нехорошая история. Был у нее сожитель, настоящий дьявол: лохматый, весь в наколках. У них была «любовь». Гоняли на мотоцикле вдвоем по ночам бог знает где, пока не случилась страшная авария. Дружок ее погиб. Расшибся ужасно, будто бы целой косточки не осталось, а мышечные ткани — в кашицу, — такой силы был удар. Что называется, лобовое столкновение… И вот тут замешалось невероятное: мотоцикл остался абсолютно целым, и у девчонки ни царапины… Теперь, стало быть, пропадает мотоцикл. Но это, конечно, только предлог, чтобы найти нового дружка.
— Всякое случается, — сказал я. — Но я бы постарался ездить поаккуратнее… Кроме того, меня интересует исключительно мотоцикл.
— А девчонка вас не интересует? — полюбопытствовали сиамские близнецы с несомненным ехидством.
— Во-первых, у меня уж есть одна, почти жена… — начал я весьма смущенно.
— А во-вторых? — раздался очень приветливый девичий голос.
Я обернулся и увидел, что ворота одного из гаражей раскрыты настежь, а из затемневшего внутреннего пространства, выдавшись наполовину в яркий электрический свет улицы, вздыбился, приподняв крутой, словно рога ископаемого зверя, руль, огромный, изумительный мотоцикл. В тени, под стеной гаража на канистре из-под бензина сидела девушка.
— А во-вторых… — продолжал я, подходя и любовно трогая огромное седло и сверкающие никелированные части, — кроме любви к быстрой езде, я не могу конкурировать с погибшим: еще даже не умею водить мотоцикл…