Скрестив руки и уронив голову на грудь, я пребывал в полусне, и события последних часов еще набегали отраженными, затухающими волнами.
Некто доброжелательный и вкрадчивый передал приглашение и сообщил, что Она будет там. Я, не раздумывая, примчался и незаметно влился в незнакомую сумбурную компанию, развлекавшуюся в глухом пригороде — в гулком многокомнатном и довольно обветшалом особнячке, наполненном объятиями, словно в забытьи, и музыкой, и где действительно была она, и я нашел ее в этот вечер, и после нашего знакомства в чередовании света и тьмы состоялось все желаемое и желанное. Выжатый и бесчувственный, я ушел в ночной час, унося в памяти только самый общий, обезличенный и без того уж давно отлившийся в моем сознании женский образ: черное сияние расширенных глаз, расцветающий бутон губ, отсвет горячего румянца на хищноватых скулах, а еще — ворох тяжелых волос, будто врастающих во мглу ночи.
Какое-то движение зарождалось в зале ожидания. Пока я лежал, поглядывая сквозь чуть приоткрытые веки, словно сквозь щелки между плотными шторами, мимо проследовали несколько служащих в аккуратной униформе. Они переносили вручную увесистые, подтекающие брикеты, похожие на плитки замороженной, голубовато-белесой студенистой жидкости, и по всему было видно, что это ценный груз.
Сквозь дрему я ловил мысль, словно кончик вьющейся разноцветной ленточки, и вдруг без какой бы то ни было связи припомнил одного забавного приятеля… Уже много месяцев пробежало со дня нашего знакомства, так хорошо мне запомнившегося и непосредственно после которого и произошло его страшноватое исчезновение в каком-то гнилом и мертвом пространстве между городской свалкой, кладбищем и железнодорожной насыпью. Он пропал без вести.
Я, кстати, был тогда, кажется, совершенно другим человеком: переживал многолетнюю семейную идиллию, был увлечен воспитанием нашего трогательного, нежного малютки, строил капитальнейшие планы относительно карьеры, наблюдал за кутерьмой экономики и политики, да с такой страстностью, что, рассуждая с приятелями о беззакониях и ограблении нашей бывшей державы, распавшейся на тектонические, дрейфующие мятежные «регионы», воображал себе ее географическую карту не иначе как в сравнении со специальной мясницкой схемой по разделке говяжьей туши по категориям — на ошеек, грудинку и тому подобное, — каковые замечательные схемы красовались некогда на почетных местах в каждом мясном отделе.
Итак, мы сошлись неожиданно на свадьбе, куда я и жена были приглашены в качестве чьих-то «очень хороших знакомых». Пока интеллигентно перепивающиеся гости перемежали тосты с рассуждениями о всегдашней чепухе вроде мафии, демократии, госбезопасности и диктатуре, я, отлучившись, оказался в уединенной курильне с красным бархатным диваном и бронзовыми пепельницами по бокам. Мой случайный собеседник выказал абсолютное равнодушие к перипетиям тогдашнего общественного «процесса» и поначалу виделся мне если не ущербным созданием, у которого ужасающе отсутствовали приличные каждому культурному человеку интересы, то по крайней мере весьма пошловатым субъектом, изрядно помешавшимся на любовных приключениях. Но с первого момента что-то удержало меня прервать завязавшийся разговор. Возможно, специфическая, феноменальная энергичность и естественность тона моего собеседника.
— Какую присмотрел себе здесь? — тут же спросил он вежливо.
Я стал отшучиваться, что, дескать, уж не в тех годах и не в том положении и умонастроении.
Он с пытливым удивлением осмотрел меня и дружески улыбнулся:
— Значит, «давно мой друг не звал меня в поход»? — И опять улыбнулся. — Ну уж нет. Вижу, вижу, зовет, как прежде!.. Правда, вместо «походов», может быть, имели место лишь два-три птичьих эпизода — в командировках — да «ушки на сук», так?.. А как же Содом, Вавилон, Рим, греки и так далее? Как же античные откровения, вся великая поэзия: «ты меня хочешь — я тебя хочу»? Или это уже не глубины вовсе? Рослый, мужественный, синеглазый, русый, ты, может быть, пытался стать инквизитором своей же брызжущей жизнью плоти? Какие гнусные бельма ты навел на свои очи, что они не загораются от прихлынувших чудесных соблазнов?..
— Никакие бельма на свои очи я не наводил, — в свою очередь, улыбнулся я. — Если говорить совершенно абстрактно, то, конечно, и я где угодно, мгновенно, просто механически определяю для себя мысленных фавориток…