Закончил строительство к сентябрю и уже на второй день бродил с мерным шнуром за домом по участку земли, разбивая его под сад.
Жена хмурилась.
— Ты лучше бы отдохнул. Сад ведь тебе не к спеху.
В ответ он отмахивался: зачем ему отдых? Не нуждается он в нем. Наоборот, в ту пору почувствовал он новый прилив сил, спал крепко, просыпался хорошо отдохнувшим, с ясной головой, с пружинистой легкостью в ногах и снова мог волчком крутиться весь день на работе. Он загодя, осенью, завез для сада саженцы и уложил их в прикопочную канаву, засыпал корни землей, до цементной плотности пролив водой эту землю. Осенью отрыл он и ямы, чтобы сразу, как оттает весной земля, приступить к посадкам.
Дом, для усадки, для крепости, простоял всю зиму пустым. Переехали в него летом, и всем он сразу понравился. Бревна его, круглые, гладкие, одно к одному, долго сочились смолой, и во дворе пахло сосновым бором.
— Словно в деревне или на даче, — радовалась жена.
Ей полюбилось кормить по утрам купленных Андреем Даниловичем на базаре кур. Она выходила босиком во двор, забрав под косынку волосы, открывала дверку-курятника, напевно приманивала кур:
— Цып-цып… Цып-цып… Цыпочки… цыпуленьки, — и плавным, округлым движением руки бросала им хлебные крошки, будто вовсе и не кур кормила, а лебедей в озере.
Но эта игра быстро ей надоела. Она забыла о курах, да и вообще больше ни за что в хозяйстве не бралась. Андрей Данилович было обиделся, но скоро смирился: жена готовилась сдавать кандидатский минимум, работала над диссертацией. Бросив после войны хирургию и став детским врачом, она занималась самозабвенно, словно наверстывала упущенные годы. Сидела по вечерам за письменным столом, обложившись книгами, листала их, шурша страницами, делала пометки. Лишние книги сбрасывала под стол, в ноги. Одну половину лица ее розово освещала из-под абажура настольная лампа, и волосы на голове, пронизанные светом, казались пушистыми, легкими, в тени же неосвещенной стороны волосы были другими — тяжелыми и темными, точно смоченными водой. Когда она работала, к ней лучше было не подступаться. Даже если дети, дочь и сын, играя, подходили к столу, то и тогда она не прерывала занятий.
— Идите… Идите… Поиграйте, — рассеянно гладила она их по головкам и кричала в соседние комнаты: — Мама! Андрей! Да обратите вы на детей внимание… Ну мне же заниматься надо.
Не, изменилась она и после защиты кандидатской диссертации. Стала подумывать о докторской и все так же сидела по вечерам за столом. Только еще меньше оставалось у ней времени для семьи. Но иногда она на несколько дней забрасывала занятия, не подходила к столу, не листала книги. В доме становилось шумно и по-особенному весело. Она возилась с детьми, на нее находил стих помогать на кухне матери, она тормошила Андрея Даниловича и заигрывала с ним, как девушка. Он веселел сердцем и тоже в такие дни вел себя так, словно она еще не жена ему и он только-только за ней ухаживает.
В гости к жене иногда приходили ее друзья — народ в основном шумный, на язык несдержанный, и Андрей Данилович первое время их опасался и заявлял, что в гости они не приходят, а сбегаются: говорить начинали еще с порога, разговор у них легко перерастал в спор, подчас непримиримо-жестокий — до обид, обвинений и оскорблений. Сидя на обитой зеленым рубчатым вельветом тахте, он молча вслушивался в непонятные, часто звучавшие не по-русски слова и прятал в отяжелевших бровях ревнивые огоньки глаз. Даже жену он не спрашивал о неясном, запоминал звучание слов и в одиночестве справлялся по словарю, что же они означают. Если в пылу спора к Андрею Даниловичу вдруг обращались с вопросом, то он тянул сложенную рупором ладонь к уху и переспрашивал: от контузии при ранении он и верно был глуховат на левое ухо и, пользуясь этим, уходил от ответа.
Столкнувшись с ее друзьями, он быстро понял, что у него нет именно той самой эрудиции, которую они так высоко ценили, и мучительно — до озноба в спине, до дрожания рук — боялся уронить себя в глазах жены. Тогда же он заказал на мебельной фабрике книжные шкафы — полированные, с раздвижными стеклами вместо дверок. Поставленные два в ряд, они заняли всю стену. А вскоре Андрей Данилович неожиданно для домашних поступил учиться в педагогический институт на заочное отделение исторического факультета. Пошел он туда по той простой причине, что в армии проводил с солдатами политзанятия и считал, что ему легче сдать экзамены именно на этот факультет, а не на остальные. Да и неважным казалось, куда идти, лишь бы учиться, побольше узнать книжной мудрости. Но знакомым объяснял: