— А-а, нехорошая, не решается — падла.
На него цыкали, а учительница, жмурясь, смотрела в окно.
Волков в этом году закончил девятый класс. В школе сидел он у окна, напротив которого рос небольшой тополь. Возле тополя дорога резко поворачивала и вскоре упиралась в деревянную вахту.
Он обогнул школу, дошел до поворота, и в этот момент солнце окончательно прорвало облака, хлынуло, освободившееся, на землю, ударило лучами по крыше вахты, и черный влажный толь на ней задымился.
Он широко расставил ноги и посмотрел вверх. Голова немного кружилась от напряжения, и блестящее небо, казалось, клонится за спину. По этому склону, разбегаясь от солнца, скользили белые облака. Словно весь мир распахнулся перед Волковым, и он впервые за утро душой почувствовал, что сегодня выходит на свободу.
Рассмеялся радостно, подумал:
«А ведь и вправду — освобождаюсь».
Хотел идти дальше, но вдруг услышал:
— Любуешься?
Он обернулся. С другой стороны дороги, за кюветом, стоял капитан Шавлов. Коротковатые руки его с огрузшими кистями чуть раздвигались в сторону, неплотно прилегая к бокам, зеленый китель туго обтягивал фигуру.
— Ага, красиво, — озорно блеснул Волков глазами и прыгнул через кювет.
Встал на самом крае, покачиваясь.
— Здравствуйте, гражданин капитан.
— Здорово, — протянул Шавлов ему руку. — Что, решил в последний раз сходить на производство? Скучно, небось, расставаться? Может, останешься? На сверхсрочную?
— Да нет, я уж лучше подамся, — засмеялся Волков. — И так засиделся… Невежливо как-то.
— Ну, как хочешь, как хочешь, — хохотнул Шавлов. — Силой не держим… Вольному — воля.
Посерьезнел. Сразу стал казаться намного старше, хоть и сбежали от глаз морщины.
— Так, значит, сегодня выходишь?
— Да, гражданин капитан, освобождаюсь. Чемодан в зубы — и на все четыре стороны.
— Где же она будет, твоя сторона-то?
— Э-э, мир велик… Пущу где-нибудь корни.
Шавлов посмотрел ему прямо в глаза.
— Прочные корни пустить — это хорошо, — сказал он и неожиданно подмигнул. — А может опять: вокзал — кольцо? Калым-то ведь приличный…
— Да ну, — отмахнулся Волков. — Мать вот давно не видал, съезжу к ней.
Постояли, неторопливо разговаривая. Волков посмотрел на часы, спохватился.
— Там сегодня должно испытание дождевальной машины проходить, — кивнул он в сторону промышленной зоны. — Не опоздать бы…
— Так ты иди, иди. Я не задерживаю.
Волков отошел. Уже вслед ему Шавлов крикнул:
— Не забудь зайти попрощаться-то!
— Само собой, — ответил Волков.
Толкнул дверь будки, прошел мимо вахтера.
Вокруг с треском рассыпались сухие, пушистые искры электросварки. Мигали окна литейного цеха, то разгораясь жарким багряным светом, то затухая, опять темнея. Совсем рядом, в одноэтажном здании механического цеха, дробно стучал молот, все время выбивая один и тот же звук: тук-так, тук-так.
Под ногами гремели листы железа. Ступая по ним, Волков с досадой думал, что вот валяется под открытым небом хорошее рабочее железо, мокнет под дождем, ржавеет, и никому нет до этого дела.
«Завтра же скажу об этом», — решил он.
Рассмеялся, сообразив, что завтра его здесь не будет, решил, что скажет сегодня о железе Шавлову — пусть примут меры, и неожиданно для себя шепотом сказал:
— Кольцо — вокзал… — покачал головой, подумал о Шавлове: «Памятливый».
Был у него с Шавловым один разговор — давно, еще тогда, когда Волков только начал осматриваться в колонии, когда он еще отчетливо помнил застоялый, прогорклый запах пересыльной тюрьмы, похожий на запах давно не мытого зала ожидания вокзала.
Шавлов вызвал Волкова к себе.
— Начинается агитация, — усмехаясь, сказал Волков Филину.
Пошел между рядами коек, раскачиваясь на ходу. Остановился у кабинета Шавлова, стукнул костяшками пальцев по двери. Не дожидаясь разрешения, открыл ее, просунул стриженую голову.
— Звали?
Вошел в кабинет, осмотрелся. Шавлов сидел за столом, а перед ним лежали рассыпанные веером листки бумаги. Он перебирал их, просматривая, делал какие-то пометки.