«Главное, не показывай его господину кюре. А то он еще скажет, что мы колдовством занимаемся».
Чем эта молодая женщина опаснее других? Она, должно быть, знает гораздо больше секретов, чем мать Матье – во всяком случае, говорит она обо всем этом совсем иначе.
Какое-то время они шли молча, старательно обходя широкие лужи в дорожных колдобинах; наконец возница решился спросить:
– Ты что, в бога не веришь? А я видел, как ты сейчас молилась вместе со всеми.
– Конечно, верю. Но одно к другому не относится. Моя мать тоже верила и все равно лечила все болезни. За ней приходили даже издалека – звали к больным, от которых доктора отказывались.
– А тебя она не выучила?
Молодая женщина посмотрела на него, лицо ее внезапно стало серьезным, глаза увлажнились; подумав, она опустила голову и прошептала:
– Она начала было, но за несколько дней этому не выучишься. Тут нужны годы… А весной рейтары герцога Саксен-Веймарского убили ее на дороге между Сернаном и Саленом.
Антуанетта замолчала и, явно колеблясь, взглянула на Рыжего Колена, который шел себе впереди, не обращая на них внимания. И вдруг, потянув Матье в сторону, задержала, чтобы отстать еще на несколько шагов. Укрывшись за передком повозки, она быстро, тихо заговорила:
– Ты – не дурак, это сразу видать. И ежели ты поклянешься ничего не говорить кюре, я скажу тебе что-то, чего никто не знает. Слышишь, никто.
Матье поклялся. Антуанетта еще помедлила в нерешительности и наконец спросила:
– Ты знаешь, отчего помер герцог Саксен-Веймарский?
– Да говорили, будто от чумы.
– Точно. А было это через несколько педель после смерти моей бедной матери.
Матье испугался: неужели он верно понял. Ему стало вдруг не по себе с этой женщиной. Стоило ей вспомнить про свою мать, как темные глаза ее заблестели точно бездонные омуты в лунном сиянии.
– Ну и что? – вырвалось у возницы.
– Когда я говорила этой святой женщине, что опасно ходить по дорогам в военные времена, она отвечала, что нельзя оставлять умирающих без помощи. И вот как-то она мне сказала: «Ежели какой солдат подымет на меня руку, знай, умрет нехорошей смертью, в страшных мучениях…» Чуешь? Герцог ведь приказал убить ее, так она перед смертью все же успела наслать на него ту самую болезнь, от которой лечить ходила.
Они прибавили шагу, обогнали лошадь и снова пошли по середине дороги, где им ничто не мешало. Наступило долгое молчание, нарушаемое только похрапыванием лошади позади да поскрипыванием телеги, которая беспрестанно заваливалась то на один бок, то на другой. Из-под парусины вылетали мухи и так и вились вокруг них. Хотя небо расчистилось, было не по-осеннему тепло и даже душно. Однако не из-за духоты Матье покрылся вдруг испариной.
Теперь он избегал встречаться взглядом с этой женщиной, стараясь представить себе глаза отца Буасси, которые он уже не мог вызвать в памяти столь отчетливо, как несколько минут назад.
Так шли они довольно долго, и когда Рыжий Колен, завернув, скрылся за деревьями, Антуанетта спросила:
– Так ты пойдешь за омелой?
Матье судорожно глотнул, сделал глубокий вдох и, не глядя на нее, пробурчал:
– Да, пойду.
8
Лишь только показался луг, где хоронили чумных, Рыжий Колен закричал:
– Ах ты богу в душу, и сюда зверье приходило!
Оставив лошадь, они бросились к куче свежеразрытой земли. Когда они почти поравнялись с ней, в воздух, оглушительно крича и хлопая крыльями, поднялось не меньше тридцати галок и ворон. Два тела были наполовину вытащены из земли и растерзаны.
– Это те, кого хоронил стражник, – сказала Антуанетта Брено. – Скотина, не мог яму поглубже вырыть. Не часто я встречала таких лодырей. Ночью сюда приходили волки, а проклятые птицы доделали остальное.
– Как же нам теперь быть? – спросил пастух.
– Положим их с теми, которых сейчас привезли, – ответила она. – Только яму придется большущую рыть. И поглубже, вот так-то!
Мужчины отмерили участок рядом со свежими холмиками и принялись копать. Почва была довольно рыхлая, но когда они сняли слой дерна, лопаты начали то и дело позвякивать, натыкаясь на камни. Антуанетта, опустившись на колени возле кучи земли, вытащила оттуда несколько корней. Матье подошел к ней.
– На кой тебе сдались корни чертополоха?
– Говоришь «чертополох» – ладно. Для тебя это чертополох. А мать моя звала его змеевик или драконов корень, понял? Она лечила им чуму, еще жгла дрок и мешала пепел с вином. Но за дроком надо идти много выше и брать его надо в цвету, так что тут ничего не выйдет.
– А я думал, ты считаешь, что с омелой тебе больше нечего бояться.
Антуанетта пристально и жестко посмотрела па него и, почти не разжимая узких губ, прошипела:
– Ее у меня покамест нет.
Возница вернулся к прерванному занятию, а Антуанетта к повозке, прятать свою добычу под сиденье.
Они копали уже часа два; утро было спокойное и серое, день медленно, незаметно прибывал, невидимо вползая на тут же таявших полосах тумана. Кругом застыл великий покой, нарушаемый лишь резким криком галок и угрюмым карканьем воронья. Далеко птицы не улетели. Рассевшись на деревьях, они то и дело возвращались, кружили над людьми, а иногда камнем падали вниз на могилы, точно проверяя, тут ли еще тела. Когда какая-нибудь из них, осмелев, садилась на повозку, Рыжий Колен поднимал ком земли и, ругаясь на чем свет стоит, швырял его на парусину. Всякий раз он повторял:
– Французы еще не ушли из моей деревни, а небо уже все как есть было черное. Эти сволочи чуют смерть за много-много лье.
К приходу священника яма была почти на две трети вырыта.
– Колен, – сказал он, – нужно ехать за больными. Мы с Гийоном закончим сами.
Пастух с удивлением посмотрел на отца Буасси.
– Вы будете копать? – спросил он.
– Да, – ответил священник, – а что в этом странного?
Тот не нашелся, что ответить. Он выбрался из ямы, вытер о штаны перепачканные землей руки и пошел своей подпрыгивающей походкой. Священник же соскочил в яму, где стоял Гийон, и взял в руки лопату. Гийон раскрыл было рот, но Антуанетта опередила его:
– Эта работа не для кюре.
– А разве обмывать мертвых – работа, подходящая для вас?
Она не ответила и, отойдя, принялась размахивать руками и кричать, чтобы прогнать птиц.
Священник не сказал ни слова, увидев два обезображенных трупа. Ничего он не сказал и тогда, когда нужно было опускать останки на дно рва. Втроем они вытащили покойников из повозки и положили в землю. Запах становился все сильнее, и мухи тысячами не умолкая жужжали вокруг них. Птицы, вероятно, тоже привлеченные запахом, который поднимался от трупов, пока их перетаскивали, во множестве кружили, спускаясь все ниже, и кричали настойчиво и оглушительно.
Антуанетта помогла мужчинам засыпать яму. За серой пеленой разгорался день. Горячий, душный свет залил землю, придавливая людей, утяжеляя их работу. По лицам струился пот. Они трудились в полном молчании, лишь кряхтя при каждом взмахе лопаты.
Отец Буасси подождал, покуда тела накроет достаточно плотный слой земли, затем надел епитрахиль и прочитал молитвы. Мухи, которые не могли уже добраться до мертвецов, напустились теперь на живых и облепили лошадь; она то и дело вздрагивала, храпела и била копытом. Пришлось распрячь ее, чтобы она не запуталась в упряжи, и пустить на луг, откуда она рысью понеслась к лесу.
В стаю галок ворвался ястреб и два сарыча, Разгорелась яростная драка – птицы ненадолго отлетели, но крупные хищники вскоре сдались, отступили перед многочисленным противником и ушли в светло-серые выси, а черные птицы вернулись, возбужденные пуще прежнего.