Судья сделал паузу и, заметив, что Матье, сидевший на табурете, зашевелился, поднял руку, требуя тишины.
– Обращаю ваше внимание, – продолжал он, – на тот факт, что по закону подобная измена карается смертной казнью, а кража продовольствия отягощает дело. Теперь, Гийон, можете говорить.
Матье точно обухом по голове ударили. Он понял лишь, что ему угрожают смертью и даже чем-то еще худшим, – это казалось ему просто невероятным. Судорожно глотнув слюну, вдруг заполнившую рот, он еле слышно произнес:
– Неправда это… Она наврала…
– Поосторожней, Гийон, вы обвиняете свидетельницу во лжи. Это может только ухудшить дело… А если вы утверждаете, что Брено лжет, вам придется доказать это.
Матье попытался взять себя в руки и минутку поразмыслить. Внезапно ему вспомнились слова товарища по камере, и он сказал:
– Я прошу адвоката.
Судьи с улыбкой взглянули друг на друга и повернулись к человеку в черном, который стоял возле кресла. Человек в черном кивнул, и судья сказал:
– Я думаю, что мэтр Дюпрель возьмет на себя трудную миссию вас защищать.
– Я согласен, – произнес человек в черном; важный его голос шел, казалось, из самой глубины груди.
Он был высокий, пузатый, с тяжелым лицом и низким лбом над маленькими черными глазками.
– Хотели бы вы побеседовать с вашим клиентом? – спросил судья.
– Мне представляется это совершенно необходимым, господин судья, – ответил адвокат. – Я совсем не знаком с делом.
Судья протянул ему несколько листков бумаги, которые он назвал «обвинительным актом».
– Пойдемте, Гийон, – сказал адвокат.
Матье зашагал за ним. Стражник проводил их по коридору до небольшой комнаты, обитой свежими деревянными панелями и освещенной узким зарешеченным окном, откуда свет падал на светлый буковый стол. Стражник вышел, заперев дверь на ключ. Лишь только они остались одни, адвокат усадил Матье на табурет и сам устроился тоже на табурете, прямо напротив него. Положив бумаги на разделявший их стол, адвокат облокотился на него, скрестил пухлые пальцы и, пристально глядя прямо в глаза Матье, спросил:
– В Эгльпьере у вас было свое дело?
– Нет… Я служил у господина Кулона, его убили французы во время осады Доля.
– Значит, у вас своей упряжки нет?
– Нет.
– Но немного денег у вас, надо думать, где-нибудь припасено?
– Нет. А откуда у меня им быть, деньгам? Дома, и того у меня больше нет.
– А кто-нибудь сможет оплатить расходы по вашей защите?
– Расходы? – переспросил Матье.
– Да, расходы по делу и мой гонорар.
– Но я не знаю никого, кто бы…
Матье не успел закончить фразу. Толстяк тотчас поднялся и объявил:
– В таком случае, мой мальчик, вам надо поискать другого адвоката… Но я сильно сомневаюсь, чтобы это удалось вам в Салене, да еще в такие времена.
Он постучал в дверь, которую стражник тут же отпер, и сказал:
– Стражник, можете препроводить заключенного к судьям, которые ведут расследование. И верните им дело.
Матье попытался что-то сказать, но слова сплелись в комок в его перехваченном судорогой горле. Подталкиваемый стражником, он вернулся в залу, где сидели в ожидании судьи.
– Не повезло. Никакой надежды, Гийон, – не без издевки сказал старший из них. – Я знаю мэтра Дюпреля: если он отказывается защищать вас, значит, ваше дело и вправду безнадежно. Адвокаты – в точности как судьи. Они не теряют времени даром…. А теперь назовите, пожалуйста, свидетелей.
– Свидетелей?
– Да, людей, которые могли бы поручиться, что вы – честный малый. Что вы не пытались бежать. Что Брено солгала.
Перед Матье всплыли глаза отца Буасси, и возница не мог сдержать грустной улыбки.
– Улыбаетесь, Гийон. Видимо, перебираете в уме свидетелей… Ставлю вас в известность, что мы уже решили выслушать Макло, Эрсилию, мэтра Гривеля и стражника Вадо – тех, кто был с вами в бараках.
Матье снова подумал о священнике, и вдруг словно солнечный луч осветил его и он услышал:
«Ты славный малый… Славный малый, – совсем такой, как мой сын».
Голос старого солевара звучал в ушах Матье. И, ухватившись за это воспоминание, возница проговорил:
– Ага, конечно… Есть же солевар… Старик солевар. Он все скажет.
Судьи удивленно переглянулись. И председатель записал имя, которое назвал Матье.
32
Лишь только Матье вошел в камеру, Мальбок протянул ему краюху пропахшего плесенью хлеба.
– Держите, – сказал он. – Это все, чем нас кормят. А кувшин с водой – вон там, в углу.
– Мне совсем не хочется есть, – сказал Матье.
Мальбок принялся успокаивать его. Голос у него был добрый, и говорил он красиво, только Матье не все понимал. Когда Мальбок узнал об истории с адвокатом, его затрясло от безудержной ярости. Гневно жестикулируя, он принялся расхаживать взад и вперед по камере.
– Негодяй! – кричал он. – Я его знаю. Он один и остался в городе… Я-то решил лучше сам себя защищать, чем отдавать деньги такому прохвосту – уж он постарался бы меня угробить. Он выступал однажды против меня в тяжбе по поводу раздела земли… Но для вас хорошего в этом мало. Я все-таки знаю законы и могу вести дело не хуже такого адвокатишки, а вы, мой мальчик, – сомневаюсь, чтобы вы сумели себя защитить.
Он снова уселся рядом с Матье.
– Расскажите-ка мне все подробно, – предложил он. – Подумаем вместе. Вы только внимательно меня слушайте, а я скажу вам, как надо себя вести.
Матье принялся рассказывать. Когда он сказал, что работал у господина Кулона, Мальбок перебил его.
– Ну конечно, – сказал он. – Я его знал. Он расчищал у меня просеки в Шамуа д'Амон. Хорошая была работа…
– Помню, – сказал Матье, – старые дубы и отличный граб.
– Как, и вы там были?
– Я весь лес оттуда и вывез.
Мальбок положил руку ему на плечо, посмотрел на него в полумраке и сказал:
– Мальчик мой, я никогда еще не видел, чтобы просеки были так тщательно расчищены. Вы наверняка хороший человек. Впрочем, я расплатился с вашим хозяином по совести…
– Помню… Он и мне хорошо дал… Спасибо вам.
Мальбок расхохотался.
– Не стоит меня благодарить, – сказал он. – Вы же видите, как получается в жизни. Вчера я был богат. Вы работали на меня, даже не зная, кто я. Если бы я пришел в лес в то время, когда вы там были, вы, вероятно, застенчиво смотрели бы на меня издали, а теперь мы сидим в одной камере. Оба находимся почти в одинаковом положении, и оба в равной мере всего лишены. У вас нет денег, чтобы нанять адвоката, я мог бы оплатить услуги доброй сотни, но в городе остался всего один, чьей помощи я не хочу… Ирония судьбы! Вы не находите?
Он поднялся, прошелся раза два взад-вперед по камере, потом стал перед Матье так, что голова его попадала в слабый луч света, падавший из оконца, скрестил руки на груди и сказал:
– Вот видите, Гийон. Все проклинают голод, чуму, войну, и, однако же, именно в такие времена рождается справедливость. Конечно, мой мальчик. В этом она и заключается. Мы с вами – в одном мешке. И, быть может, обоим предназначена одна виселица.
Он снова сел и положил узкую руку на плечо Матье.
– Да нет же, нет, – поспешил поправиться он. – Я шучу. Людей так запросто не вешают. Давайте рассмотрим поподробнее ваше дело. Итак, вы говорите, что эта женщина заявила…
Матье, преисполненный доверия к этому человеку, начал опять рассказывать. Правда, говорил он обо всем, кроме той ночи, когда они с Антуанеттой ходили за омелой. Он умолк, и Мальбок какую-то минуту неподвижно сидел, обхватив голову руками, упершись локтями в колени; наконец он медленно выпрямился.
– Странно, – проговорил он, – в поведении этой женщины есть что-то для меня непонятное. Вы уверены, что ничего не забыли?
После минутного колебания, преодолевая легкую дрожь в голосе, Матье рассказал о ночи, проведенной с Антуанеттой. Мальбок расхохотался.
– Забавно, – сказал он. – Очень забавно. Вот ведь негодник, а… Люблю, когда без лишних слов девчонке задирают юбку… Да, но это, естественно, не прибавит к вам доверия. Правда, черт подери, у нас есть омела! Колдовство! Придется вам строить защиту на нападении. Да, вы признаете, что хотели бежать. Но не от чумы. Вовсе не от чумы – колдунья внушала вам ужас. Как добрый христианин, вы не хотели дольше оставаться рядом с дьявольским отродьем.