- Назад на поле, римлянин, - приказал его утренний страж с усмешкой на плотно сжатых губах.
Гален знал, что приказ о возвращения последовал, вероятнее всего, не от желания молодого воина разогнать скуку. Беспечного и нетерпеливого юношу, без сомнения, раздражает монотонность службы. Его мысли заняты охотой или упражнениями с оружием, от которых он теперь вынужден отказаться.
Гален коротко кивнул - он услышал приказ и снова повернулся к мальчику, стоящему уже у двери хижины.
- Ты придешь завтра? - донесся до него через двор тонкий голос.
- Да. - Гален увидел улыбку, появившуюся на лице Дафидда, когда тот нырнул в открытую дверь. Не обращая внимания на охранника, Гален постоял немного, поглощенный мыслями о живущей здесь женщине. В ней была какая-то странная прелесть. Он чувствовал ее красоту, которую как бы стирало грустное, усталое выражение лица и холодных синих глаз. Но она не пробуждала в нем желания, и не только потому, что была беременна. Без сомнения, если оно и возникнет, то причиной будет какая-нибудь более миловидная женщина из горной крепости. Они накануне толпились у помоста, вызывающе поглядывая как, на охрану, так и на пленников.
Чувство, которое она вызывала, не было и жалостью. Рика казалась гордой и терпеливой, что вызывало в нем симпатию. Да, конечно, этот интерес не более чем любопытство. Его влечет к ней стремление пробиться сквозь ее защитную оболочку ненависти. Поэтому Гален намеренно использовал мальчика, видя в любви к своему ребенку ее единственную слабость. Только... Дафидд не был ее сыном. Это неожиданное открытие он сделал, когда они были у реки. И хотя мальчик засмеялся над ошибкой Галена, в его ответе слышалось сожаление.
- Иногда мне хочется, чтобы она была моей матерью, тогда она не была бы, так одинока.., и я тоже.
Гален думал расспросить о ней мальчика, к которому она, несомненно, была привязана, но не стал этого делать. Тайна, которая ее окружала, и непонятное чувство, которое она в нем пробудила, слишком личные. Гален должен получить ответы от нее самой. И готов подождать.
- Пойдем, римлянин. - Конвоир нетерпеливо махнул копьем. Он усмехнулся с нескрываемым презрением при виде грязного, покрытого потом человека. Такая работа не для воинов. Парень посмотрел на свежевырытую яму и на кучу земли возле нее. - Ты задал себе двойную работу, римлянин. Завтра тебе придется пересыпать все, что ты вынул из этой ямы-, в старую, - он указал на круглую деревянную крышку в земле в нескольких шагах от новой ямы.
В самом деле, ямы были достаточно близко друг от друга, и Галеп мог бы без труда бросать землю из одной ямы в другую. Интересно, намеренно ли она не сказала ему об этом?
Не показывая своей досады, Гален подобрал лежащую на земле рубаху, инструменты и двинулся к хижине. Теперь дверь была закрыта. Гален прислонил лопату и кирку к стене. У двери, прямо на утоптанной земле, лежала половина плоского круглого хлеба. Для него. То, что хлеб лежал не на деревянном пороге, а на грязной земле, сказало ему, кто его здесь положил. Он подобрал хлеб и засунул его под рубашку. Это все же, хоть и неохотно, но сделано для него.
***
Серое небо продолжало темнеть. Когда охрана повела рабов-римлян с полей обратно в горную крепость, тучи нависли низко и угрожающе. Отдаленные раскаты грома и вспыхивающие время от времени на западе молнии свидетельствовали о приближающейся грозе.
Гален поднял голову и прищурился от поднявшегося ветра. Опытным взглядом он оценил высокие бревенчатые стены горной крепости, неясно вырисовывающиеся впереди. Церрикс удачно выбрал место. Примыкающая к уступу скалы крепость контролировала единственный подход к узкой и неглубокой долине, тянущейся вдоль всего склона горы, защищая пастбища и поля.
По холмистой и покрытой лесом местности с другой стороны крепости пехоте нельзя было бы двигаться строем, а подход кавалерии был практически невозможным. Противник ордовиков будет вынужден вести лобовую атаку на крутом сланцевом склоне, прямо перед широкими воротами форта. Там атакующим придется столкнуться с тремя рядами гигантских земляных валов, полностью окружавших крепость и разделенных между собой широкими и глубокими рвами.
Да, взять эту крепость будет нелегко. Но если мирный план Агриколы не удастся и будет объявлена война, твердыня ордовиков должна пасть. Подобно прочим крепостям и городам, народам и королевствам в пределах империи, горная цитадель Церрикса уступит мощи римских легионов.
Эти мысли не радовали и не огорчали центуриона когорты и имперского посланника, ставшего теперь рабом. Прежде всего Гален Мавриций был офицером Орлов. Его стоицизм воспитывался годами службы. Он прошагал слишком много миль, построил слишком много лагерей, видел слишком много людей, гибнущих на службе в вечных и неистребимых римских легионах, чтобы его можно было свернуть с курса какой-нибудь эмоциональной привязанностью к людям, поражению которых он должен содействовать. Он поклялся честью выполнять приказы, отданные ему начальниками, и его долгом было покорение любыми средствами всех, кто будет противиться римским законам.
И все же... Почему снова у него возникли мысли об этой женщине? Почему неприкрытая ненависть, которую он увидел в ее глазах при первой встрече, преследует его? Почему постоянная острая горечь в ее голосе заставляет разгадывать ее, словно незнакомый язык?
Приветственные крики двух воинов, стоявших на посту в воротах крепости, предназначавшиеся конвоирам, отвлекли внимание Галена. Он внимательно огляделся вокруг. Было еще не поздно, но небо потемнело, как в сумерки, и горная крепость была тиха и пустынна, словно глубокой ночью. Приближающаяся гроза разогнала обитателей по хижинам. Большая центральная площадь, которая вчера кишела людьми, была пуста. Слышались только тихое нервное ржание лошадей и непрерывный шорох камыша на крышах.
Порыв ветра вместе с песком и мусором обрушился на людей, они опустили головы и прикрыли глаза ладонями. Гигант-фракиец пробормотал проклятие.
Без понуканий конвоя римляне вошли в огороженный загон, радуясь хоть такой защите. Они тут же завернулись в свои шерстяные накидки, прежде чем сесть на корточки с подветренной стороны частокола.
Друз заговорил первым, посмотрев на Галена. Гнев и безнадежность горели в его глазах.
- И мы должны это выносить, центурион? Голодать и работать, подобно животным, в рабстве у этих варваров?
- По правде говоря, это не дело для солдата, - согласился Фацил с усталым вздохом. - Мне нужно было броситься на этого ублюдка, Маурика, и прирезать его, когда у меня была возможность.
- Да возьмет их всех Тиффон! - блондин новобранец Гай, которому, несомненно, придало храбрости явное недовольство старших товарищей, поспешил подать свой голос.
Гален проигнорировал их слова. Конечно, носить рабское ярмо нелегко, и люди хотят выплеснуть свои эмоции. Он вытащил из-под рубашки хлеб и протянул его сидящему справа Фацилу.
- Разделите его между собой, - тихо сказал он, заметив, как расширились глаза Друза при виде хлеба.
Гален повернул голову к единственному человеку, который оставался совершенно спокойным.
- Сита, ты не высказал свое мнение. Лысый человек пожал плечами.
- Я солдат, центурией. У меня нет мнения. - И он взглянул на сидящего рядом Друза. Раздосадованный упреком, заключенным в этих словах, Друз опустил голову.
Взгляды, - которыми обменялись Сита и его командир, не требовали слов. По крайней мере на какое-то время Гален имеет поддержку великана. Легким, едва заметным кивком Гален подтвердил свою признательность. Авторитет, которым Сита пользовался у своих товарищей, будет очень важен, пока они не примирятся со своим рабским положением. Но они должны примириться с ним. Человек привыкает ко всему.
Только Друз будет горячиться и раздражаться под рабским ярмом. И все же выучка и дисциплинированность могут заставить его сдержать свои эмоции. Если же эмоции овладеют им до такой степени, что будут мешать плану, Галену придется либо усмирить, либо устранить его. Он взглянул на Друза. Тот, казалось, почувствовал опасность дальнейшего неповиновения и мрачно улыбнулся.