– Это плохие новости?
Серебристые уши заходили вперед-назад и наконец распластались по голове.
– Точно нехорошие. Даже если нарушители ушли, они все равно здесь были.
– Но чары держатся?
– Судя по всему, да. – Уши Гинкго встали торчком, и он глянул в сторону окна. – Там кто-то рыщет.
– Я попросила его помочь Сансе с патрулированием.
– Да уж не повредит. У отца чутье в тысячу раз тоньше моего, и он правда может кого-то распознать. Но большинство следов вне пределов поместья.
– Ничего страшного. Я убрала ограничения.
– Какие? – моргнул Гинкго.
– Все, о каких он попросил.
– То есть к тебе можно обращаться с просьбами? А то от этой беготни по округе у меня зверски разыгрался аппетит.
Парень перекатился на колени и подался вперед, но Цумико отпрянула.
– Ну хоть чуточку, – взмолился он.
– Тебе же не нужно.
– Но все равно же хочется, – отвел глаза Гинкго.
– На что это похоже? – спросила Цумико. – В смысле, разве у души есть вкус? Как ты вообще понимаешь, что ее ешь?
– Подкорми немножко, и я постараюсь подобрать слова.
Поддавшись любопытству, Цумико потянулась к застежке браслета, но Гинкго ее перехватил.
– Не надо! Если раскроешься, он сразу поймет. – Подобравшись еще ближе, он пристроил голову у нее на колене. – Чтобы отец ничего не узнал, придется медленно.
– Только чуть-чуть.
Уловив струйку силы, парень довольно вздохнул, а когда Цумико принялась вдобавок гладить его уши, благодарно застонал.
– Восторг, – пробормотал Гинкго.
– Что?
– Ты спросила, на что это похоже. От твоей близости кружится голова. Будто внутри разрастается что-то теплое и трепетное. Это как влюбиться в кого-то.
Влюбиться? Что ж, сравнение имело смысл. Разве поделиться кусочком души – не то же самое, что подарить кому-то свое сердце? Цумико задумчиво хмыкнула.
– А ты когда-нибудь влюблялся?
– Сто раз. Но всегда ненадолго. – Он повернул голову, и оказалось, что лисы тоже умеют делать щенячьи глаза. – Вот даже знаю, что потом будет худо, но все равно устоять не могу.
Он выпрашивал ее душу, как мальчишка – сладости. И Цумико не видела причин отказывать ему в том, чем с избытком наградила ее природа. Забота не есть сама любовь, но разве нельзя заботиться о ком-то с любовью? Как воспитанница Святой Мидори, она умела ценить подобное.
– Скажи, что не против. – Гинкго всмотрелся в ее лицо. – Про меня в договоре ни слова, но я ведь живу тут. Скажи, что ты не против.
Почему это выглядело так, будто Гинкго для существования требовалось чье-то разрешение? Каждая жизнь ценна – неважно, каким образом она зародилась.
– Нам не нужен договор, чтобы быть друзьями. Ты волен выбирать меня так же, как я – тебя.
– Значит, мы друзья. – Гинкго поднялся на колени и потерся о ее щеку. – Ты только в меня не влюбляйся. Я разобью тебе сердце, а затем ты разобьешь мое. Если только папа меня раньше не прикончит. Он очень ревниво относится к тому, что считает своим.
– Я думала, это он мне принадлежит.
– Если ты к этому стремилась, то сильно все себе усложнила. – В его глазах вспыхнуло восхищение. – Связь требует подчинения, но ты сама – нет. Судя по тому, что я видел, ты позволяешь отцу главенствовать. И после всего того дерьма, через которое он прошел, такое положение дел ему нравится. И ты тоже.
– Арджент меня ненавидит. Сам так сказал.
– Лисы прямотой не славятся. Он говорит так, а сам может иметь в виду что угодно.
– Ему тошно, что я им владею.
– Определенно, но все куда сложнее. С лисами всегда есть нюансы.
Цумико легко потрепала его уши:
– «Я тебя ненавижу» нюансов не подразумевает.
– Очень даже подразумевает. Он ненавидит, что испытывает к тебе желание. Ненавидит, что не может тебя ненавидеть. – Гинкго выгнул брови. – Ему сейчас худо.
Какая чепуха.
– Если между его словами и истинными чувствами такая разница, не получается ли, что на самом деле он тебя любит?
Улыбка парня пропала.
– Нет, меня он ненавидит по-настоящему.
– С чего отцу ненавидеть родного сына?
– За сам факт существования. – Гинкго потерся щекой о ее колено. – Однажды, давным-давно, главой семьи Хадзимэ овладела жадность. Он желал заполучить больше амарантов – и самым безопасным способом оказалось их разведение. Хозяева принудили отца, и тот обрюхатил свою госпожу.
– Твою мать.
– Папа ненавидел ее, но не мог навредить ей из-за связи. В каком-то смысле я за него отомстил, – с мрачной гордостью сообщил Гинкго. – Она умерла, рожая меня.
Глава 22