– А где база, помнишь? В Душанбе! На окраине, но в Душанбе! Не по ним ли садили? И по-любому до них четыреста верст!
– Хрен знает, но это же вариант! У них экипироваться можно!
– Нужен ты им, как…
– Не откажут. Мы же тоже не крайние херы с бугра!
– Значит, так, – произнес Потап, оборвав бессмысленную дискуссию. – Звездим много. И ни о чем. Вечером сходим на собрание лагеря. Вроде как большая часть хочет спускаться. Поговорим, послушаем. Больше послушаем. А дальше – прикинем, что делать. В общем, готовиться надо к рейду. Серьезно готовиться. Куда идти – успеем выбрать.
Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»
Виктор Юринов (Дед)
Собрались в столовой. Только руководители групп, начальники сборов и инструктора. Не так мало народа оказалось в лагере после спуска всех групп. Не совсем так, не всех. Команды с Бодханы и Парадиза появятся завтра. Там даже спуски только по пятеркам. Давид Лернер идет очередным сумасшедшим траверсом и появится нескоро. Где бродят четыре литовские группы, вообще никто не знает. Известны лишь примерные сроки возвращения. Может, еще кто-нибудь шляется по окрестностям. Но большинство здесь.
Руфина Григорьевна начинает речь в лучших традициях партийных собраний:
– Дорогие товарищи, мы собрались здесь, чтобы сообщить вам…
Сбивается, не так легко говорить подобные вещи. Предлагал ведь ей, что сам скажу. Нет, «я начальник лагеря, я обязана…» Но Руфина есть Руфина. Железная женщина. Сбивается, но продолжает, хоть и совсем в другом тоне:
– Ребята. Война началась. Ядерная…
А вот эта задержка не по ее вине. Все вскочили, орут, галдят, никто никого не слушает… «Как?», «Что?», «Почему?», «Срочно вниз!».
Делаю шаг вперед и что есть мочи ору: «МОЛЧАТЬ!!!», разом перекрывая весь этот гвалт. Шарахнул бы в потолок, так не из чего. Нестрашно, громким голосом меня бог не обидел. Заткнулись. Не отдаю больше Руфине инициативу, не до регалий.
– Сели все! Вы инструктора или детский сад для умственно отсталых? Сели? Теперь слушайте! Началась война. Та самая, которой все боялись. В одном из худших вариантов.
Каждую фразу произношу, как будто гвоздь заколачиваю.
– Точной информации у нас нет. Связь плохая. Бомбили Москву, Питер, Ебург, Новосиб. Думаю, еще кучу городов. Прилетело даже в Душанбе. Вот пока и все, что известно. ТИХО! Дальше слушайте! Потом будете говорить. И по одному. Вариантов у нас два. Первый: идти вниз. Куда – непонятно. Думаю, что поезда и самолеты отменены все. Душанбе нет. Есть ли Худжанд, Самарканд и Ташкент – мы не знаем.
– Какая разница! – перебивает меня высокий сутуловатый парень, москвич, кажется. – Надо выбираться вниз. Наймем машины, выберемся в Россию, а там разберемся! У нас там родные, семьи…
– Савсем дурак? – вкрадчиво спрашивает его Акрам, лагерный сторож. – Рабом на бай хочешь, да?
– Почему рабом?
– Рохдар убит, Сардор убит. Каждый бай – сам себе баши. Другой баши стреляй, чужак в рабы бери.
Опять перехватываю инициативу:
– Акрам прав. Через день, максимум два, Таджикистан превратится в скопище разнокалиберных банд. И начнется война всех со всеми. Захватывать рабов, думаю, уже начали. А у нас даже оружия нет. Да и с оружием… У кого из вас нормальная боевая подготовка? То-то и оно, что ни одного человека!
– Но ведь все там…
Ох, Людка! Всегда считал, что руководство – не женское дело! И никакого полового экстремизма. Женщина может прекрасно руководить. Однако в экстремальной ситуации она теряется. Потому что природой так положено: выкручиваться из задницы – мужская прерогатива! Но что имеем, то имеем. Опять включается Руфина.
– Ребята, – мягко вставляет она, – вы не поняли. Война везде. Это в Таджикистане взорвалось только в Душанбе. В России очень плохо. Все крупные города погибли.
Тишина. До народа доходит. Не сразу, но доходит.
– Вы хотите сказать… – шепчет Людка.
Смотрит не на Руфину. На меня. Женщина всегда ищет поддержки у мужика. Я и озвучиваю:
– Именно. Большинства наших родных уже нет в живых. А тех, кому повезло выбраться, неизвестно где искать.
Володя Потапов выжидает ровно столько, чтобы присутствующие немного переварили мои слова, и спрашивает:
– Какой второй вариант?
– Остаться в лагере. Устраивать здесь жизнь. Выждать, пока внизу все устаканится. Потом смотреть по ситуации. Надеяться на лучшее. Но рассчитывать на годы.
Пережидаю шум и продолжаю:
– Сейчас предлагаю всем разойтись по своим группам. Объяснить людям ситуацию. Подумать. А утром опять соберемся и будем решать. Нет возражений?
Возражений нет. Все слишком ошарашены и подавлены. Ничего, к утру возьмут себя в руки. Люди разные, но слабаков здесь нет. Не та порода.
Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»
Санечка
– Деда, пасему ты седитый? Смали, какие камески класивые!
– Санечка, ты поиграй немножко с камушками, ладно? Деду надо срочно одно дело сделать. А потом он с тобой поиграет. Хорошо?
– Холосо!
«Почему все такие сердитые? Я плохого не делала? Мама бы сказала. Солнышко доброе. Камушки красивые. Бабочка полетела. А все такие сердитые…»
Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Борис Юринов
Мир рухнул в одночасье. Боря просто не понимал, что происходит. Он надеялся, что будет время хотя бы осмотреться после прибытия туда, куда привезет Андрей. Времени не оказалось. Пока женщины с кем-то встречались, какой-то пробегавший мимо не то солдат, не то офицер буркнул им с водителем: «Помогите там» – и махнул рукой в сторону ближних развалин.
Что оставалось делать? Не стоять же столбом, когда вокруг такое творится! Борис было дернулся, как был, в полном цивиле, но Ваня, водитель, остановил и выдал какую-то камуфлированную робу и штаны. Размер был великоват, Боря натянул все это поверх своей одежды и побежал туда, куда сказал тот военный…
Дальнейшее вспоминалось с трудом. Разгребали завалы, голыми руками растаскивали обломки плит и кирпичи… Вытаскивали из-под них людей – мертвых и живых. Мертвых складывали отдельно, живых – на носилки и бегом тащили к покосившемуся строению, в котором отчаянно матерился пожилой уже военный в очках и со скальпелем, весь забрызганный кровью. Наверно, все же не своей. Пару раз кто-то наливал что-то крепкое и всовывал в руку кружку. Боря, первый раз в жизни прикоснувшийся к спиртному в кунге несколько часов назад, пил, не понимая, что пьет и зачем… Сознание отстранилось от происходящего. Тело работало само, а мозг норовил сорваться, покинуть череп и бежать в неведомые дали. Основной задачей стало не дать ему это сделать… Боря удерживал взбунтовавшееся серое вещество в повиновении старой привычной мантрой: «надо… надо… надо…». Потом его нашла Влада, страшно удивившаяся тому, где нашла, накричала на какого-то мужика и уволокла устраиваться…
Накрыло ночью. Олегов звонок, мысли о бабушке, душный кунг, воющая Анна, развалины, трупы, раненые, кровь… Все смешалось, объединилось и ударило, выливаясь в хриплый вой, рвущийся из сожженного спиртом горла и текущую по щекам влагу… Боря, глотая слезы, уткнулся лицом в мешок с вещами, заменявший подушку, и… уснул, физическая усталость оказалась сильнее стресса…
Утром было уже лучше. Видимо, за время сна мозг, решив пока остаться в черепе, сумел переварить и события, и истерику. Да и не хватало времени думать. Утром, уже после завтрака, все неожиданно засуетились. Влада, пробегавшая мимо, вручила маленький, очень плоский пистолет и сказала следить за детьми, потому как больше некому. Боря вытирал сопли, водил на горшок, рассказывал сказки… Плакали что дети, что женщины…