Zampolit
Пораженец
Глава 1
Лето 1910
— Артельными крестьянами в ходе беспорядков были разрушены и разграблены местные продовольственные магазины и запасы хлеба, купленные правительством, — отчитывал меня сидевший за столом.
Удивительное дело, российская власть вплоть до моего времени почему-то считала себя вправе приказывать учреждениям совсем не государственным. Не законы принимать, не налогами и льготами добиваться нужного, а вот именно приказывать — “Эй, ты! Ну-ка, быро встал и сделал тут хорошо!”
Вот и сейчас я с интересом разглядывал своего визави. Высокий лоб, твердый взгляд, человек, безусловно, смелый и волевой, самому помазаннику перечить не боится, но как дело доходит до тех, кого он считает нижестоящими, все равно нет-нет да и вылезет извечное “Я начальник, ты дурак”. Мог бы предложить старшему по возрасту присесть, но отчитывает из-за стола, будто подчиненного.
Ничего, есть у нас методы и на Костю Сапрыкина.
— Считаю своим долгом отметить, что вам подали неполные сведения. Вот, не соизволите ли ознакомиться, наша статистика начиная с 1904 года, — и я начал вынимать из сумки и раскладывать таблицы и графики на стоящем сбоку столе для совещаний, отчего хозяин кабинета хоть с недовольством, но был вынужден встать и подойти.
А ведь он молодой еще, сколько ему, сорок девять? Не пожил совсем. И не поживет, если будет так буром переть, сожрут, и не посмотрят на должность.
— Вот Калужская губерния, вот Московская, вот Нижегородская, — показывал я листы со столбиками данных и, что было гораздо более наглядным, графики и диаграммы. Тут вообще предпочитали все оформлять в виде заунывных таблиц, через которые приходилось продираться, ломая глаза, а тучи цифр частенько прятали суть. Инфографика делала пока первые шаги, и я ее сколько можно подстегивал — готовил презентации сам, обкатывал на домашних и соратниках и по результатам адаптировал под нынешнее восприятие. Получалось неплохо, во всяком случае, основная мысль, которую требовалось донести, была видна сразу.
— Вот сводные графики по уездам, как видите, наблюдаемая зависимость — чем больше охват артелями, тем меньше аграрных беспорядков. Служащие по министерству внутренних дел использовали данные без разбивки по уездам, отчего в некоторых отчетах возникала иллюзия влияния артелей на количество выступлений. И на этом основании запрещали многие артельные начинания.
— Насколько я мог разобраться в делах министерства, некоторые препятствия встретили те артели, которые были уличены в деятельности другого рода.
— По этим артелям есть дополнительная сводка. “Деятельность другого рода” это по преимуществу создание агрономических школ и распространение методической литературы, дозволенной министерством.
Собеседник неохотно взял пачку листов, пошуршал страницами и постепенно углубился в них, время от времени поджимая губы, отчего гуляли кончики знаменитых усов.
В наступившей паузе я рассматривал кабинет. А ничего так, скромненько, здоровенный письменный стол, лампа под тканевым абажуром, дальше, у стены — поставец с православным крестом, и все из темного дерева, нынче прямо мания делать и без того тяжеловесную мебель зрительно более массивной.
На столе непременный письменный прибор, бумаги, карандаши в стаканчике и… ножницы. Эта деталь вдруг примирила меня с начальственным поведением, никак не могу себе представить, чтобы в мое время человек такого ранга держал на столе степлер или там дырокол. Даже поначалу игравшие в демократов Роман Аркадьевич и Сергей Юрьевич, коим довелось представлять проекты нашей с Серегой строительной фирмы, такого себе не могли позволить, друзья-олигархи засмеют, не барское это дело.
Да и кабинеты были побольше, побольше. Подозреваю, правда, что они использовались для понтов и пускания пыли в глаза, а настоящие дела вершили где-то в другом месте.
— И вот еще, не по теме разговора, но вам, возможно, будет интересно, — я положил на стол тонкую папочку.
— Что это?
— Досье на очень любопытного господина.
Вскрыл его Савинков.
Началось с того, что Борис обратил внимание на одного из членов Жилищного общества, проживавшего в Марьиной Роще и вдруг сменившего свою немецкую фамилию Бадров на совсем уж русскую Бодров, хотя и оригинальная звучала вполне по-славянски.
Но также носитель официально поменял и все остальное и значился теперь Кондратом Федоровичем, а не Конрадом Фридрихом. Притом вокруг, особенно среди образованного класса, никого не удивляло множество фамилий Саблер, Шварц, Кнопп, Габлер, Мекк, Эйнем, Циндель, Вогау или там Шавгаузер. Точно так же полным-полно немцев было и среди армейского офицерства. И возник естественный вопрос — а зачем герру Бадрову такая полная русификация?