— Тогда, если тебе интересно, сходи в строевой отдел, там записывают желающих в автобронеотряд. Все повеселей, чем в окопах сидеть. И вот еще что, болгарский орден лучше не носи.
— Почему?
— Болгария вчера вступила в войну на стороне центральных держав.
Вот и весь разговор, встретились на бегу, попрощались и снова за дела. Записался кандидатом в автоотряд и вперед, на явку.
Аптека “На Краковской” стояла, как и полагалось, на Краковской и остро пахла лекарствами. Митя улыбнулся, увидев среди рекламных плакатов “Алка-Зельцер — патентованное средство от похмелья!”
— Что будет угодно пану офицеру? — в точности подходивший под описание аптекарь вежливо наклонил голову.
— У вас продается австрийский шкаф? — сразу бухнул Митя, а в голове мельком пронеслось “Господи, кто только придумывает такие дурацкие пароли?”
— Шкаф продан, — с достоинством сообщил фармацевт, — остались только железная кровать и тумбочка.
Отзыв сошелся, четырехзначные цифры у обоих дали нужную сумму, и Митю нагрузили несколькими тючками газет. Разных, снаружи совсем благонамеренных, внутрь засунули нежелательную в окопах “Правду” и запрещенные к печати речи думцев, а еще глубже откровенную нелегальщину, только для своих.
На почте поверх газет накидали посылок, все больше с теплыми вещами, сани со всем богатством увязали, подоткнули и тронулись обратно в полк, под мысли о сволочном интендантстве.
Ну как так, морозы начались еще в ноябре, а солдаты в шинелях и все. Ни рукавиц, ни теплых поддевок, ни даже байковых портянок, тюки с которыми Митя видел на складе. Неужели никто не догадался, что после осени непременно наступит зима? Свинство, настоящее свинство. В передовых линиях мучение — окопы мелкие, двигаться для сугреву нельзя, подстрелят. А спать на холоде даже с ужасной усталости невозможно, разве что забыться на минуту-другую. Офицеры, кто поразумнее, сквозь пальцы смотрели на многочисленные нарушения формы одежды и появление на солдатах валенок, меховых жилетов, вязаных варежек и шарфов. Но все равно, бедолаги, не имевшие таких вещей, то и дело попадали в лазареты с обморожениями.
В полку Митя вызвал еще двоих унтеров, передал им предназначенное для саперов и не предназначенное для офицеров. Унтера в команде подобрались призванные из артелей, их передали Мите на связь при первом же контакте полгода назад. Один эсдек, второй состоял в партии социалистов-революционеров, а третий, так сказать, сочувствующий, и уже сегодня “Правда” и листовки разойдутся по ротам, будут зачитаны до дыр, а потом скурены, для конспирации.
Офицеры тоже порадовались газетам и речам, и с радостным гулом кинулись обсуждать последние новости.
— Болгария, господа! Как там ваш орден, Дмитрий Михайлович? А, ловко, ловко, вовремя сообразили!
— Прислали три бутылки коньяка, шустовского. Прошу ко мне на партию в железку.
— Брата убили. В деле под Коломыей.
— Бросьте, капитан, все там будем.
— Нет, сегодня я пас.
— Большие потери у австрийцев! Если так дальше пойдет, весну встретим в Будапеште!
— Если не перемерзнем до того времени.
— Ну, к чему этот пессимизм! Пойдемте лучше, покажу, что добыл на последней вылазке.
Митя ушел к себе, дежурно удивляясь, что никто из офицеров не выписал книг, не сел изучать местность. Все либо либо резались в карты, либо пили.
Осенью в одном из захваченных городков нашелся богатый винный подвал с уймой наливок и ликеров, так три или четыре дня подряд все офицеры пьянствовали. Хорошо хоть полк оставили в резерве, а то бы навоевали…
Но что выпивка, когда поручики, капитаны и полковники хвастались откровенным мародерством.
Первенство держали, безусловно, казаки. Митю просто поражала их страсть к разгрому — при наступлении на австрийцев полк несколько раз следовал за казачьими частями, и в каждом городке или усадьбе видел одно и то же: выломанные двери, разбитые стекла и зеркала, пропоротые пиками и шашками диваны и кресла. Зачем? И как в этих людях совмещается храбрость, воинская сноровка и бессмысленная порча всего, что нельзя унести с собою?
Впрочем, присвоить чужое горазды были все, без исключений, разве что именовали грабеж более приличным словом “очистка”. Некоторые солдаты, не имея возможности отослать нахапанное, месяцами таскали в вещмешках портьеры или подсвечники.
А офицеры, кто мог — отправляли в тыл повозку за повозкой, порой и сами уезжали сопровождать “ценный груз” и всеми силами старались зацепиться там, в тылу, на любой, самой завалящей должности, лишь бы подальше от фронта.