— Вся сволота… — Василий оглянулся на дверь и понизил голос.
— Не боись, тут чужих нет.
— Да, знатные хоромы ты отстроил, — покивал он головой. — Но все равно, боязно.
— Так пошли в лес, там точно никого.
— Помещики гадят, — продолжил Баландин, как только мы углубились на тропинки Сокольников. — Мы же им всем цену сбивали, так теперь, как почуяли, что нас прижали, так и отыгрываются. Уездное собрание под ними, чиновники за них, с исправником и судьей вась-вась, вот и давят.
— Что, и фон Мекк?
— Нет, Николай Карлович нет, наоборот.
— Попробуем помочь. Вечером пара человек подъедет, только наперед запомни, ты их знать не знаешь и никогда не видел.
Баландин сумрачно кивнул.
К ужину прибыли Красин и Савинков. Первый легально служил директором национализированных предприятий, принадлежавших германскому Сименсу, второй пользовался десятком паспортов и появлялся в Москве время от времени.
Ну и Коля Муравский, но его Баландин знал. Поседели, помозговали, придумали не ахти, но некоторую стратегию.
— Значит, устраиваем итальянскую забастовку и работаем по правилам, — положил карандаш Муравский.
— Это как? — спросил Баландин, задумчиво теребя бороду.
— Это значит упираемся в каждую закавыку, бумаги там неправильно оформлены и подписал не тот, кто должен, или что еще, — объяснил я. — Строго выполняем правила и блюдем законы, включая самые мелкие. Коля вот подскажет.
— Ага, сами знаете, сколько у нас уложений, указов и постановлений и половина друг другу противоречит.
— А если продавят? — все еще сомневался Василий.
— Тогда делаем, что требуют, но очень медленно, — улыбнулся Красин, потирая уставшие глаза.
— Так это, они же нас не первый день знают, видели, как мы работаем, какое там медленно!
— А ты беженцев принял? — вступил в разговор Савинков.
— А как же, несколько сотен человек, как раз вместо тех, кого воевать загребли. И пленные есть.
— Ну вот их вперед и ставь, пусть они дурака включают, мы, дескать, тут люди новые, порядков не знаем, боимся напортачить.
— Ха. Ну а если солдат пришлют?
Вот за что Баландина ценили и уважали, так это за обстоятельность. До последней мелочи вникал.
— А солдаты такие же крестьяне, как и ты. Им листовки, — я посмотрел на Муравского, тот кивнул. — А господам офицерам письмо с напоминанием, что нельзя в безоружных стрелять и подписью “Армия Свободы”.
Тут уже кивнули Красин и Савинков.
— Ух ты! Это чтож, ваших рук дело? — удивленно уставился на них Баландин.
— Каких рук, Вася? Ты о ком говоришь?
— Так вот же, господа сидят…
Мы с Муравским удивленно переглянулись и уставились на Баландина.
— Какие господа? Где?
Он несколько секунд переводил неверящий взгляд с меня на Колю, потом его лицо озарилось и он простецки хлопнул себя по лбу:
— Точно! Примерещились мне, не иначе как с недосыпу. Нет никаких господ! Понял я все, Митрич, сделаем.
Напоили Баландина коньяком на сон грядущий, да отправили спать. Коньяк, надо сказать, ему не понравился — человек простой, к водке привычный, но Наталью, как врача, послушался.
А сами сели у меня в кабинете.
Савинков доложил про расследование лоббизма — да, перекупщики занесли Крыжановскому. Черт, моя вина, упустил я это, пока в депрессией маялся да книжку писал. Но Центросоюз у нас крепкий, выстоит, жаль только потерь ненужных.
А еще Борис доложил, что потихоньку инфильтрует Земгор и собирает компромат на всякие там комитеты промышленнников и прочих радетелей о земле русской, кто за громкой фразой карман набивает. И что готов к эксам, если потребуется.
Но, наверное, обойдемся — пошли германские деньги. Немцы обставились солидно, дали понять, что от Генштаба, но источники оказались в Швейцарии. Оттуда в Швецию и дальше по цепочке Штаты-Япония и только потом в Россию, через Гонконг или Персию. Китайский маршрут мы отбросили, там чем дальше в лес, тем толще партизаны — военный правитель Юань Шикай назначил себя императором, что не понравилось ни противникам, ни сторонникам. Так что там жахнет, обязательно жахнет, весь Китай в труху. Но чуть позже.
***