Согласится на продиктованные Говерсом условия было невозможно. Но и бастовать дальше казалось также невозможным. На что надеялся забастовочный комитет, который поддерживал надежды рабочих и затягивал дальше эту злосчастную забастовку?..
В одиннадцать часов 7 ноября забастовочный комитет назначил общий митинг возле фабрики, где, как и раньше, дежурила полиция. Из-за стен глухо доносился грохот неустанно работавших машин. Со всех сторон по одному и группами сходились рабочие. Исхудавшие, с изможденными лицами, с потухшими глазами, — они представляли картину полного отчаяния.
Кроунти вместе с Уинстоном был уже возле наскоро сооруженной трибуны. Через каждые пять минут Тим поглядывал на свои часы: нет, стрелка слишком медленно передвигалась по циферблату!
Митинг начался, когда площадь заполнила огромная толпа рабочих. Председатель забастовочного комитета говорил недолго. Смысл его речи был такой:
— Забастовка затянулась. Никто не надеется, что мы победим. Но забастовочный комитет уверен в этом. Последнее слово будет за рабочими. Сегодня забастовочный комитет предлагает всем двинуться организованным походом на Восьмую Авеню. Мы пройдем мимо дворца Говерса, мы напомним ему о себе. Но, если это не поможет, если и после этого похода положение не изменится, забастовочный комитет решил сдать позиции и согласиться на издевательские условия Говерса.
Рабочие слушали молча: что было говорить? Часть согласилась идти походом ради того, чтобы закончить, наконец, забастовку: пусть такой ценой, но работать и спасти от голода жен и детей! Другая часть рабочих еще надеялась на что-то; однако, никто не знал, на что именно.
Кроунти дернул Уинстона за руку:
— Без пяти двенадцать! Время!
Словно услышав, председатель комитета громко крикнул:
— Итак, организовываем колонны! Сегодня, в день первой рабочей революции, победившей в великой Красной стране, одной из тех стран, где социализм уже построен, — сегодня решится наша судьба.
Глаза Кроунти блестели; он отрывал взгляд от часов лишь для того, чтобы посмотреть на Джима. Уинстон, казалось, был спокоен; а впрочем, он волновался не меньше Тима.
— Без одной минуты, Джим!
Часы над воротами медленно и печально стал бить двенадцать, когда первая колонна рабочих тронулась, направляясь к городским кварталам. В эту самую минуту с фабричного двора послышался грохот металлических шагов. Тим Кроунти конвульсивно вцепился в рукав Уинстона:
— Идут! Джим, они идут!
Шаги приближались. Ворота фабрики широко открылись, и в них показались высокие металлические фигуры роботов. Полицейские, стоявшие у ворот, испуганно метнулись в сторону. Такого их инструкция не предусматривала.
Роботы выходили из ворот рядами по четыре, — они шли без края, десятки и сотни металлических людей. Они выходили из ворот, поворачивали налево и останавливались, словно ожидая тех, которые отстали.
Рабочие замолчали, ошеломленные неожиданным выходом роботов. Рабочие смотрели на роботов, как на нечто враждебное, — и невольно отступали перед ними. Среди наступившей тишины, громко и радостно прозвучал голос Кроунти, который вскочил на трибуну:
— Товарищи, роботы с нами! Они покинули фабрику, чтобы присоединиться к нашему походу. Пусть Говерс увидит; что его не спасут даже роботы. Они с нами, с рабочими!
И, будто отвечая Тиму Кроунти, все роботы одновременным широким движением подняли вверх левые руки. Стальные рабочие приветствовали живых.
По площади прокатилось торжественное "ура". Кто-то вложил в поднятую руку робота красный флаг. Вновь раздались возгласы — и колонна рабочих двинулась в город.
Это была удивительная картина. Вслед за колоннами рабочих, исхудавшие лица которых светились новой радостью, дружными рядами шли роботы, подняв вверх левые руки. Кое-где развевались красные флаги.
Но окна и двери большого мраморного дворца Говерса на Восьмой Авеню были плотно закрыты: короля Нью-Харриса уже известили об измене роботов. А большого желания и интереса самому воочию видеть такое поражение Джонатан Говерс не имел.
Вот отрывки из письма Тима Кроунти, репортера, к своему товарищу, секретарю редакции "Кроникл", Джону Дерфелю.
"Не думай, друг мой, что в Нью-Харрисе произошло нечто чудесное. Все просто, одна техника победила другую. Даже более того: техника, направленная против капиталистов, победила технику эксплуататоров. Я уже писал тебе, как мы с Джим Уинстоном заметили систематические поломки роботов, которых ставили под электропроводами. Джим объяснил причины порчи индуктивным влиянием проводов. "Значит, — сказал он мне, — можно влиять на автоматы извне". Джим приступил к работе.
Как ты знаешь, он — страстный радиолюбитель и давно уже работает на коротковолновом передатчике. У этого сумасшедшего Джима есть приятели в Новой Зеландии, Африке, Сибири, Англии, Австралии и в Красных странах.
Ты, наверное, уже знаешь о том, что роботами управляла, двигала ими, электроэнергия, которую передавали им с помощью радиоволн. Теперь представь себе, что какой-то другой источник таких же радиоволн, большей мощности, начнет посылать волны, излучения, которые будут принимать механизмы роботов. Что получится? Сначала у роботов начнут путаться движения, — под смешанным влиянием двух потоков лучей. Потом должны победить более мощные лучи. Они заглушат менее мощный поток. Робот станет делать то, что ему прикажут люди, которые управляют более мощным передатчиком энергии. Робот откажется подчиняться своим бывшим хозяевам.
Примерно то же самое произошло в Нью-Харрисе. Роботы Говерса работали, вообще говоря, безупречно. Они очень чутко воспринимали даже малейшие изменения колебаний и сигналов управления. Именно это и помогло нам.
Конечно, положение спас не я, а Джим Уинстон. Он обратился за помощью к своим приятелям, радиоинженерам, которые живут в одной из Красных стран. Джим рассказал им, пользуясь своим коротковолновым передатчиком, о победе Говерса. Он сказал им, что, по его мнению, Говерс ошибся, что не предусмотрел возможной помощи с их стороны. И друзья Джима, инженеры, помогли нам. В течение семи дней продолжались подготовительные испытания.
Джим договорился со своими приятелями инженерами, что они с помощью своей мощной коротковолновой станции будут пытаться управлять автоматами ежедневно в двенадцать часов. Мы осторожно следили как эта мощная станция медленно подчиняла себе роботов. И, когда мы увидели, как все роботы в двенадцать часов дня, будто в знак согласия, подняли левые руки, — мы окончательно убедились, что Джонатан Говерс ошибся и победа за нами.
Дальше все было просто. Мы условились с забастовочным комитетом, который уже готов был сдать свои позиции, относительно похода рабочих к дворцу Говерса. Но это был только жест — ничего больше. Роботы, которые покорились мощному потоку радиоволн второго передатчика, бросили работу и пошли вместе с нами. Передатчик Джонатана Говерса был бессилен заставить их продолжать работу у станков. Победа, настоящая победа была за нами, друг Джонни!
Что было дальше, ты, наверное, уже знаешь. А впрочем, могу тебе вкратце рассказать. Говерс сдался. Он согласился на все условия забастовочного комитета. Я думаю, что странное зрелище совместного похода рабочих и стальных роботов мимо его дворца очень сильно повлияло на его нервы. Производство роботов прекращено. Не роботы победили забастовку, а забастовка победил Говерса.
Капиталист, сделавший роботов, испугался созданной им армии. Он понял, что эта армия не только не полезна, но и может в любую минуту выйти из-под его контроля и двинуться на него железной стеной. Всех роботов, которых выпустил Говерс, поместили в железобетонные склады. Говерс хотел даже уничтожить их. Но затем, под влиянием инженеров, не сделал этого. Роботы лежат на складах под надежной охраной — до определенного времени.