Когда Сидоров проснулся, солнце садилось, с юга наползали темно-фиолетовые сумерки, стало прохладно. Горы на западе стали черными, серой тенью висел над горизонтом конус давешнего вулкана. Яйцо на вершине сопки сияло багровым пламенем. Над бахчами ползла сизая дымка. Гальцев сидел в той же позе и слушал Сорочинского.
– В Астрахани, – говорил Сорочинский, – я ел «шахскую розу». Это арбуз редкой красоты. Он имеет вкус ананаса…
Гальцев покашливал.
Сидоров посидел несколько минут, не двигаясь. Он вспомнил, как когда-то они с Генкой-капитаном ели арбузы на Вените. С Земли перебросили целый корабль арбузов для планетологической станции. Они ели арбузы, въедаясь в хрустящую мякоть, сок стекал у них по щекам, и потом они стреляли друг в друга скользкими черными семечками.
– …пальчики оближешь, говорю тебе как гастроном!
– Тише, – сказал Гальцев. – Разбудишь Атоса.
Сидоров сел поудобнее, положил подбородок на спинку переднего сиденья и прикрыл глаза. В кабине было тепло и немного душно – кабина остывала медленно.
– А тебе не приходилось летать с Атосом? – спросил Сорочинский.
– Нет, – сказал Гальцев.
– Мне его жаль. И одновременно завидую. Он прожил такую жизнь, какую мне никогда не прожить. Да и многим другим тоже. Но все-таки он уже прожил.
– Почему, собственно, прожил? – спросил Гальцев. – Он только перестал летать.
– Птица, которая перестала летать… – Сорочинский замолчал. – Вообще время Десантников теперь прошло, – сказал он неожиданно.
– Ерунда, – спокойно ответил Гальцев.
Сидоров услышал, как Сорочинский завозился.
– Нет, не ерунда, – сказал он. – Вот оно. Яйцо! Их будут делать сотнями и сбрасывать на неизвестные и опасные миры. И каждое Яйцо построит там лабораторию, ракетодром, звездолет. Оно будет разрабатывать шахты и рудники. Будет ловить и изучать твои нематоды. А Десантники будут только собирать информацию и снимать разнообразные пенки.
– Ерунда, – повторил Гальцев. – Лаборатория, шахта… А герметический купол на шесть человек?
– Что – герметический купол?
– Под ним будут шесть человек.
– Все равно, – упрямо заявил Сорочинский. – Все равно Десантникам конец. Купол с людьми – это только начало. Будут посылать вперед автоматические корабли, которые сбросят Яйца, и тогда на все готовое будут приходить люди…
Он стал говорить о перспективах эмбриомеханики, пересказывая известный доклад Фишера. «Об этом много говорят, – подумал Сидоров. – И все это верно». Но когда были испытаны первые планетолеты-автоматы, тоже много говорили о том, что межпланетникам останется только снимать пенки. А когда Акимов и Сермус запустили первую систему киберразведчиков, Сидоров даже хотел уйти из космоса. Это было тридцать лет назад, и с тех пор ему приходилось не раз прыгать в ад за исковерканными обломками киберов и делать то, что не смогли сделать они… «Новичок, – подумал он про Сорочинского. – И болтлив неумеренно».
Когда Гальцев в четвертый раз сказал «ерунда», Сидоров полез из машины. При виде его Сорочинский замолчал и вскочил. В руках у него была половинка недозрелого арбуза, из нее торчал нож. Гальцев продолжал сидеть, скрестив ноги.
– Хотите арбуз, Михаил Альбертович? – спросил Сорочинский.
Сидоров помотал головой и, засунув руки в карманы, стал смотреть на вершину сопки. Красные отблески на полированной поверхности Яйца тускнели на глазах. Быстро темнело. Из тумана вдруг поднялась яркая звезда и медленно поползла по густо-синему небу.
– Спутник Восемь, – сказал Гальцев.
– Нет, – уверенно поправил Сорочинский. – Это Спутник Семнадцать. Или нет – это Спутник Зеркало.
Сидоров, который знал, что это Спутник Восемь, вздохнул и пошел к сопке. Сорочинский ужасно надоел ему, и надо было осмотреть кинокамеры.
Возвращаясь, он увидел огонь. Неугомонный Сорочинский развел костер и теперь стоял в живописной позе, размахивая руками.
– …цель – это только средство, – услыхал Сидоров. – Счастье не в самом счастье, но в беге к счастью…
– Я это уже где-то читал, – сказал Гальцев.
«Я тоже, – подумал Сидоров. – И много раз. Не приказать ли Сорочинскому лечь спать?» – Он поглядел на часы. Светящиеся стрелки показывали полночь. Было совсем темно.
4
Яйцо лопнуло в два часа пятьдесят три минуты. Ночь была безлунная. Сидоров дремал, сидя у костра, повернувшись к огню правым боком. Рядом клевал носом краснолицый Гальцев, по другую сторону костра Сорочинский читал газету, шелестя страницами. И вот Яйцо лопнуло.
Раздался резкий пронзительный звук, похожий на звон экструзионной машины, когда она выплевывает готовую деталь. Затем вершина сопки коротко озарилась оранжевым светом. Сидоров посмотрел на часы и встал. Вершина сопки довольно четко выделялась на фоне звездного неба. И когда глаза, ослепленные костром, привыкли к темноте, он увидел множество слабых красноватых огоньков, медленно перемещающихся вокруг того места, где находилось Яйцо.