– Куски? – На миг Джилли Уайт вернулась на землю из заоблачных высей, где витали ее мысли, и растерянно заморгала красивыми зелеными глазами, переводя взгляд с одного собеседника на другого в надежде понять, о чем речь. – Извини, Джон, я прослушала…
– Да, куски дерева, – улыбнулся директор колледжа. – Когда ветер дует с моря, все эти кривые, отполированные песком коряги запутываются в водорослях. Отбеленные морской солью, узловатые, перекореженные… Те дни давно прошли, но… – Он вздохнул, снова пожал плечами и лишь затем закончил фразу: – Но если я когда и был бродягой, то именно тогда.
На это Дорин – его высокая, стройная, чуть высокомерная, но в целом очень даже симпатичная жена – заметила:
– Вы же часто у нас бываете, Джилли. Разве не помните работы Джона? А поначалу это были простые коряги, Джон выловил их из моря.
И все обратили взоры на Джилли.
Всего их было четверо – пятеро, если считать дочь Джилли Уайт, Энн, которая с книгой в руках устроилась с подветренной стороны песчаной дюны, примерно ярдах в двадцати пяти от них, и потому не могла слышать разговора. Над её головой, словно брови закопанного в песок великана, торчали султанчики травы, а сама девочка, свернувшаяся калачиком, могла сойти и за глаз. Именно там и пребывала мыслями Джилли Уайт – рядом с пятнадцатилетней дочерью, у дюны, а еще – с одиноким бродягой у кромки воды, там, где пенился прибой и песок потемнел от влаги.
Все как одни были в куртках и свитерах, призванных защищать хозяев от ветра – тот брал не столько силой, сколько упорством. На таком ветру недолго застудить уши, а потом он все равно найдет способ пробраться к вам под одежду. К тому дело и шло. До конца сентября было еще далеко, но ветер дул почти уже по-зимнему.
– Работы Джона? – опять переспросила Джилли. Мыслями она по-прежнему находилась далеко, хотя физически сидела вместе со всеми на веранде доктора (вернее, бывшего доктора) Джеймса Джеймисона, с которой открывался вид на пляж. Наконец она опомнилась: – Ах, его работы! Из плавника… Да-да, разумеется, я обратила на них внимание, и скажу честно, они мне понравились. Вы уж извините, что я сразу не поняла. Когда вы сказали «куски», мне подумалось об осколках. Словно что-то разбилось на куски, понимаете?
Джеймисон подумал: «А ведь она и сама очень хрупкая. Еще не сломалась, но трещины уже поползли, и долго может не выдержать…»
Чтобы отвлечь внимание от Джилли, он сказал:
– Моряцкая резьба, говорите? Как, однако, интересно. С удовольствием бы взглянул на ваши работы.
– В любое время, – ответил Тремейн и добавил: – Не сочтите за грубость, Джеймс, но я вас поправлю: это не моряцкая резьба.
– Вот как? – удивился его пожилой собеседник. – Что же это тогда такое? Тремейн уже открыл рот, но жена его опередила:
– Моряцкой резьбой занимались в прошлом китобои. – Дорин не любила обращаться к людям по именам. – Впрочем, это тоже своего рода искусство.
И недовольно насупив брови, – не иначе как её раздражал беспрестанный ветер, – она на миг умолкла, откинула с лица непослушную прядь и лишь затем продолжила объяснения:
– Так называют странные орнаменты, которые наносят на морские раковины, китовый ус и тому подобное.
– Ах да! – воскликнул Джеймс. – Ну конечно же!
Взглянув на бледную Джилли, которую, хотя она и укуталась поплотнее, уже начинала бить дрожь, он тепло ей улыбнулся и произнес:
– Вот видите, милая Джилли, не вы одна сегодня путаетесь. Коряги, моряцкая резьба, да еще этот ветер – а он, между прочим, усиливается и, того гляди, выдует нам мозги… Неудивительно, что мы уже забываем, о чем шла речь. Может, лучше вернемся в дом, как вам такая идея? Думаю, нам всем не помешало бы выпить по рюмочке коньяку. Заодно угощу вас кое-чем: оказывается, в деревенской пекарне делают отличные пироги с дичью. Тогда я по крайней мере буду спокоен, что накормил вас, напоил и обогрел, прежде чем отпускать по домам.