Решаем проблемы
Проблемы бывают у всех. Они могут появиться: когда мы сидим в кабаке и говорим неразумные и злые слова, когда лежим дома на диване и рассматриваем трещину на потолке, когда вечером на улице к нам подходят неизвестные и одновременно спрашивают время, закурить, денег на метро и уважаем ли мы их, когда ничего не предвещало — и вдруг хлобысь, и так далее. Питерец замечает проблему заранее. Он её чувствует, видит каким-то тайным зрением, сканирует внутренним локатором. Проблема ещё вон за той горой, а питерец знает её, как родную. Весь испереживался, всем о ней рассказал, так, что окружающие наивно решили, будто проблема его уже настигла и вовсю терзает. Некоторые особо чувствительные окружающие (тоже питерцы, конечно) кидаются на помощь нашему герою и решают его проблему за несколько дней до того, как она разразится.
Иногда проблема пытается пройти мимо питерца — но он её уже пережил, сроднился с ней, обнимает, заманивает в свой дом, сажает за стол, сам устраивается напротив и начинает перечислять причины, поводы и действия, которые привели к столь плачевному результату. Проблема терпит это всё, терпит, потом у неё начинаются проблемы, потом её накрывает депрессией, и она тихо сваливает во тьму. Но питерец этого не замечает и ещё какое-то время бормочет себе под нос всё печальное сразу. Очнувшись от камланий, он оглядывается по сторонам, нервно принюхивается, тревожно прислушивается и, наконец, успокаивается — прежняя проблема, конечно, ушла, но зато на горизонте замаячила новая, ещё неразрешимее и страшнее прежней.
Москвич сталкивается с проблемой неожиданно. Бежал-бежал — и вдруг шлагбаум.
— Что такое? Кто поставил на моём пути эту некрасивую полосатую загогулину?
— Это я, твоя проблема. Привет!
Москвич смеривает проблему нехорошим таким взглядом, взглядом безбилетного пассажира, узнавшего в контролёре слабака из параллельного класса, которого он в школьные годы лупил чуть ли не на каждой перемене, от чего проблема слегка съёживается (но шлагбаум не убирает). Москвич достаёт из кармана краткое пособие по решению проблем, и начинает, натурально, делать всё, как там написано, прямо с пункта 1.1.
От такой камасутры проблема быстро устаёт — и отступает в темноту, уныло волоча за собою шлагбаум. Злые языки, впрочем, поговаривают, что для каждой проблемы существует одно, единственно верное решение, и проще, дескать, выбрать сразу его, а не палить из всех орудий. Но проблема — она как вирус. Быстро приспосабливается к стандартным решениям и неизменно отступает, когда видит перед собой москвича, которому абсолютно начхать, кто виноват — потому что он твёрдо знает, что делать.
Объявления
В Москве на каждом доме, на каждом офисе, и почти в каждом подъезде висят грозные объявления: «Машины у ворот не ставить!» «Окурки под лестницу не бросать!» «Здесь нет никакого совета ветеранов, где он есть — мы не знаем!» «Справочное окно справок не даёт!» «В лифте не ссать!». Эта отрицающая всё и вся частица «не» лишает посетителя воли и сил. «Не» — это будущее «нет». Ещё маленькое, но уже злое. Посетитель идёт в дом, в офис, в совет ветеранов, видит это «не» и понимает, что там, за этой неприветливой дверью, его ждёт отказ. Не подпишут. Не соблазнятся. Не разрешат.
В Питере объявлений поменьше, и все они какие-то дружелюбные, что ли. «Ближайшая помойка в соседнем дворе» «Машину можно поставить под окнами у дяди Коли, он всё равно в запое пятый год, к тому же глухой» «Код парадной — 350, пепельница на втором этаже слева, курите туда» «Совет ветеранов находится в доме № 14, а тут зато неплохое кафе». И вроде не хотел в кафе, а шел в совет ветеранов — а обнаруживаешь себя сидящим за столиком, в компании глуховатого запойного дяди Коли, вместе с которым помогаешь потом незнакомой тётушке отнести мусор в соседний двор, и уже далеко заполночь, когда метро закрыто, куришь на втором этаже слева, аккуратно стряхивая пепел в жестяную консервную банку и перечитываешь старательно выведенное вдоль стены объявление «Азиз подбросит куда надо в любое время. Обращаться в дворницкую». И обращаешься в дворницкую, и летишь на метле с неистовым этим Азизом, вцепившись в него руками и ногами, именно туда, куда надо, а не туда, куда ты собирался ещё несколько часов назад.
Расстаться
Питерцы очень не любят скандалы, драмы, трагедии и прочие выяснения отношений с применением громкого крика, швыряния посуды об пол и в окно и избиения друг друга зонтиками, сковородками и этажерками. Поэтому отношения они выясняют почти шепотом. Накрывают стол свежей белой скатертью, садятся друг напротив друга и, роняя на скатерть горючие слезы, обстоятельно винят себя в том, что отношения не сложились. «Ну, во-первых, всё из-за меня!» — говорит один питерец. «Неправда, из-за меня». «Если бы я не… то…» «Но если бы я тогда… то…» Такое взаимное перетягивание вины может длиться час, два, день, неделю.
В конечном итоге, проговорив всё, не забыв припомнить каждый случай невыключения света в туалете (и выяснив, кто был в этом виноват!), питерцы притаскивают две больших коробки, делят совместно нажитое имущество примерно поровну, не особо заботясь о том, кому что досталось, и разбредаются в разные стороны. Многие питерцы очень долго собираются с мыслями, прежде чем приступить к важному разговору. Кто — пять лет. Кто — десять. Некоторые совсем уж деликатные ждут до последнего и произносят прощальный монолог на тему «и всё-таки мы не подходим друг другу и потому нам надо расстаться» уже над гробом второго участника дискуссии. Потом приходят домой, раскладывают вещи по двум одинаковым коробкам. Смысла в этом никакого, но надо же себя как-то занять на оставшиеся годы.
Москвичи тоже не любят скандалы, но без скандала же невозможно поделить совместно нажитое и выяснить, кто во всём виноват. «Всё из-за тебя! Отдавай мне за это телевизор, стиральную машину и вон ту вазу!» — кричит один. «Из-за меня? А кто этот разговор вообще начал? Жили бы себе и жили, наживали и наживали. Автомобиль чур мой, и все компьютерные игры — тоже!»
Москвичи бегают по квартире, швыряют на пол и друг в друга вещи, которые невозможно поделить, перетягивают и разрывают пополам особо любимые штуковины, сыплют обвинениями и оскорблениями. Наконец, всё по-честному поделив на две равные кучи, садятся за стол, роняют на белую скатерть (чудом не поделенную!) капли пота со лба и, недоуменно уставившись друг на друга, почти хором произносят: «А, собственно, это мы к чему всё затеяли?» «М… Не помню. Ой, краска на стене облупилась. Так это ж мы к ремонту готовимся! Живо вызывай грузовик, вывезем все вещи к нам на склад, там место есть, а поживем пока у твоих друзей на даче». «А, кстати, кто виноват в том, что у нас краска на стене облупилась, а? Скажешь, я?» «А не напомнить ли тебе, кто вообще придумал красить стены такой краской?» И всё начинается сначала.
Но иногда дело всё-таки заканчивается ремонтом.
В знак протеста
Питерец протестует так: складывает руки на груди, холодно глядит на объект, который необходимо опротестовать, и презрительно молчит. Поскольку питерец довольно-таки часто складывает руки на груди (потому что мерзнет), и глядит холодно он тоже часто (потому что мерзнет — когда мерзнешь, трудно глядеть тепло), и молчит он тоже часто (потому что привык говорить только по делу и не хочет показаться никчемным болтуном, а еще — потому что мерзнет), то никто не замечает его протеста. Но питерцу всё равно: главное, что он не смолчал (то есть как раз смолчал, ну, не важно), а опротестовал то, что опротестовать надлежало. Он — настоящий волевой человек, не тряпка.