– Начать я хотела бы с классического вступления, возможно, Алеся будет на пуантах, потом в танец включается Дима, – она с трудом выдавила из себя его имя, – предлагаю попробовать несколько интересных поддержек, но не акробатических, возможно элементы вальса, но можно и усовременить, чтобы танец легче читался.
Марина ещё продолжала, когда я вновь на своей талии ощутила его горячие ладони, теперь Дима немного сжимал меня с боков, но на обычное приставание не похоже, слишком небрежно он это делал. С Мариной согласился по всем пунктам, при этом делал такое заинтересованное лицо, словно ничего интереснее в своей жизни не слышал, никаких тебе «хи-хи» и «ха-ха», всё по-взрослому.
– Давайте начинать.
Теперь уже не так решительно предложила Марина, причину спада её настроения я не уловила, но она занервничала. Это точно. Первые движения, где я начинала двигаться одна, мы проработали сходу, даже не задумываясь, всё получилось и выглядело со стороны вполне достойно (Димин комментарий), но когда пришло время нам становится в пару, мир перевернулся с ног на голову. Я вдруг осознала, что Дима, в отличие от меня, чувствует себя уверенно, в своей тарелке, да и двигается куда лучше. Я, конечно, не усомнилась в своих способностях, но его движения выглядели естественнее, словно исходили из глубины души, и давались ему легко и непринуждённо, он жил этой музыкой и этим танцем. Я же, не могла ни на шаг отойти от своих заученных па, и, не скрою, значительную часть этой скованности придавало мне именно его присутствие, но даже подобное объяснение не меняет истины: он настоящий профессионал, даже в танце. На ноги я ему не наступала, но часто спотыкалась и первой останавливала музыку. Не получалось сконцентрироваться, особенно, когда он ловил мой сосредоточенный взгляд, заставлял всё внимание переключить на него, и этим забирал все способности к сопротивлению, я уже не слышала ни музыки, ни слов тренера. Ещё хуже стало, когда Марина решилась предложить поддержки, в Диме она теперь не сомневалась, поэтому быстро скорректировала план тренировки. Вот здесь и началось самое страшное. Он не просто был рядом, не просто прикасался ко мне, прижимался, он самым наглым образом начал дотрагиваться… или щупать?… меня в местах, которые я не готова была предоставить ему для тактильного осмотра. Когда всё это тренировалось без музыки, как отдельные движения, я ещё мола сдерживаться, собирать свою уже охилевшую волю в кулак, и практически не реагировала, правда становилась дубовой, и он это чувствовал. Марина несколько раз пыталась поговорить, узнать причину, но я молчала, говорила, что просто не получается, а Дима, который, без сомнений, понимал причину неудач, не спешил меня оправдывать. Молча терпел все мои огрехи и начинал снова и снова. Так и быть, поддамся вам, друзья мои, расслаблюсь, да и к его рукам уже привыкла. А потом начался кошмар: мы стали соединять отдельные отрепетированные движения в единое целое, под названием «танец». И все мои убеждения самой себя в безобидности его движений, сошли на «нет». Я спотыкалась, падала, тянула за собой Диму. Марина хваталась за голову, не понимая, что со мной происходит, а признаться в том, что я боюсь прикосновений своего партнёра, тем самым поставить жирный крест на всей этой задумке, я не могла. Он брал меня под мышки, а я чувствовала, как его пальцы тянутся к груди, он поддерживал меня под ягодицы, а мне казалось, что ещё вот-вот и его пальцы окажутся между них. В очередной раз, когда я не вовремя напряглась и попыталась увернуться от настойчивых рук, Дима рухнул на пол вместе со мной и буквально взорвался. Нецензурную часть я постараюсь опустить и передам лишь суть последующего разговора.
– Какого хрена ты извиваешься в моих руках как змея?! – Кричал он, но в это время и сам был похож на гремучую змею в момент нападения. – Ты кого угробить сейчас хотела, себя или меня? Да тебе не танцевать, тебе на трибуне сидеть с мягкими игрушками!
Да, да, да. Ты абсолютно прав. Я виновата. Я не должна была всё это начинать. Ну, это я так, для себя, а перед Димой стойко принимала все его оскорбительные выпады, сохраняла гордое молчание и лишь иногда издавала виноватые вздохи. Не знаю, как получалось, но я старалась вложить в них всё своё сожаление по поводу произошедшего.