— Фьюить-фьюить!
Я вижу человека, он похож на меня, это, должно быть, я? Человек тянет руку к телефончику и проговаривает:
— Да?
— Это я, — голос женщины по имени Александра. — Тебе привет от Марии. Она играет в «гейм-бой».
— Кажется, вы тоже играете?
— Играем, но в жизнь, — усмехается. — Кстати, тебе спасибо от господина Савелло.
— За что?
— Большой Лис скис — а это большая удача. Для всех нас.
— Удача всем нужна, — соглашаюсь я. — И тогда не будет никаких проблем.
— Проблема одна: ты — нам, мы — тебе.
— А почему такая уверенность, что у меня есть «гейм-бой»?
— Ваня, будь проще, — говорит с легким раздражением. — Все у тебя есть. Мы везде и всюду. Вспомни хотя бы хакера. И помни: я пока контролирую ситуацию, но, сам понимаешь, счет у нас идет на часы.
— Ждем-с господина Sodos'а?
— Я жду тебя, — отвечает после мимолетной паузы. — Через час. В любой точке города, удобной для тебя, Лопухин.
— Я — Лопухин.
— Поздравляю. Так где?
— У входа в ЦПКиО.
— Ха? По старой памяти.
— Да, хочу, чтобы Мария сама покаталась на каруселях. Есть такие карусели, похожие на блюдца. Двигаются в разных плоскостях. Ей очень нравится.
— Когда я была маленькая, мне тоже нравилось, — вспоминает та, которая говорит со мной.
— Да, в детстве нам много что нравилось, — соглашаюсь и, отключив связь, молчу: жаль, что детство кончается так неожиданно, будто кто-то вошел в твою комнату и выключил свет.
Кто этот кто-то, вывинчивающий наши души, как лампочки?
Мне памятник надо ставить при жизни. За выдержку и спокойствие. Понятно, что мои боевые товарищи взялись за оружие. Нет, сказал я, в этом нет необходимости. Пока. И взял с собой только «Nikon». В нем не было пленки, но это не имело никакого значения. Он нужен был на удачу.
Несмотря на дождливую погоду, публика спешила в парк. Много было детей — они прыгали через лужи, ели сахарную вату, гоняли на роликах и кружились на праздничной и яркой карусели, стоящей на площадке перед входом ЦПКиО. Здесь мы были — я, Александра и Машка. В другой жизни. Когда были счастливы и не отравлены обстоятельствами, как грибами.
Медленно прогуливался под мелким дождиком и со стороны казалось, что умаявшийся папаша поджидает жену и дочь, которые загуляли на аттракционах. Так оно и было. В другой жизни. Когда мы были счастливы и не отравлены предательством…
Не испытывал никаких чувств, кроме одного — увидеть дочь и посадить её на карусель. Все остальное не имело никакого значения — войны, мор, пожары, землетрясения, политические скандалы, заказные убийства, запуски ракет в космос…
Весь огромный мир сжался до асфальтированного пятачка, отсвечивающего серебристым зеркалом. Этот цвет опасности, измены и смерти я теперь буду помнить всегда. Те, кто пытается скупить все, что можно купить за серебряные доллары, не понимают, что они обречены. Есть то, что не продается — бессмертная душа.
Нет, многие из нас уже заложили её дьяволу Джо. Но многие этого не сделали. И не сделают. А это, значит, сатанинский план программы S никогда не воплотиться. SSS — не похоже ли это на 666? Похоже — оно так и есть. Но пока будет сохранена хотя бы одна святая славянская душа…
Я вижу: с Крымского моста двигается кортеж — «Мерседес» и несколько боевых джипов с сигнальными «маячками». Смотрю на часы — удивительная пунктуальность. Обычно женщины опаздывают на свидание. Впрочем, у нас деловая встреча. Если то, что происходит можно так назвать.
Потом вижу: телохранители открывают дверцу лимузина. Из салона появляется мой ребенок, я его плохо узнаю, он в новом костюмчике и плаще цвета серебра. Хрупкая девочка из последнего видения?
Проклятье, за новые игрушки и шмотки хотят приобрести её душу? Ну-ну, господа…
Заметив меня, Мария отмахивает рукой, как крылом: сейчас, па! И ждет Александру, неспеша выбирающуюся из авто. Телохранитель передает когда-то моей любимой женщине модный прозрачный зонтик…
Они идут под этим зонтиком, маленькая девочка и женщина, и кажется, дочь и мама, и, кажется, что они не чают друг в друге души, и, кажется, уже поздно и программа SSS введена в действие.
— Па! — улыбается Мария. — Ты весь мокрый, — и, вырвав ладошку из руки «тети», передает свою судьбу мне. — Ты чего, па? У тебя нет зонта?
Я держу её ладошку в своей — нет, господа, у нас есть ещё шанс, быть может, последний, но он есть.
— Как дела, Лопухин? — говорит дама полусвета и смотрит открыто. Она в строгом деловом костюме с гибкой бриллиантовой брошкой $ в петличке. Прости, так получилось. Я проезжала мимо дома Машеньки и встретила её. Да, Мария?.. Мы провели веселое времечко, так?
— Ага, — отвечает ребенок и теребит за руку. — Па, а можно я покатаюсь на карусели?
— Конечно, детка, — улыбается Александра. — Сколько душа твоя пожелает.
После того, как моя дочь оседлала деревянного верблюда и поехал путешествовать вокруг планеты, женщина с брошкой $ попыталась накрыть меня зонтом:
— Простудишься и умрешь, — шутила.
— От этого не умирают, — сказал я, оставаясь под дождем. — Кстати, почему меня еще… того…
— Могли, Ваня, да скажи спасибо мне.
— Спасибо.
— Я — сука, да не до такой степени, чтобы забывать доброе и хорошее.
— Я не убиваю женщин, но тебя…
— А за что, Ванюха? — искренне рассмеялась. — Ты сам влип в эту историю и меня затащил в нее, как в койку.
— В койку затащила ты.
— Какая теперь разница, — отмахнулась. — Не получилась у меня жизнь с народом, не получилась. А потом: ставки слишком были высоки, Лопухин. Ты понимаешь, о чем я?
— Ставка — жизнь, — не без патетики проговорил.
— И это тоже, — и протянула руку в декоративно-матерчатой перчатке. Будь добр, дискетку. А то могу забыть… «Гейм-бой» вот забыли с Машей. — И отмахнула дочери на карусели. — Смешной ребеночек.
— А миллион долларов где? На остров. — Пошутил. — Обещали. — И передал дискетку. — Не сдержали вы слова.
— Ты тоже, дорогой, — и жестом призвав телохранителя, передала кусок пластмассы. — Прости, проверим. Какой пароль?
— Не скажу.
— Лопухин!
— Ну, $.
— Отлично.
Я не выдержал и пока у машин происходила производственная суета, я заметил, что она, Александра права, назвав себя сукой. Она сука, всем сукам сука. Выдающаяся сука всех времен и народностей. И что же? Не обиделась победители не обижаются? Зачем? Это мелко, это недостойно. Улыбалась мне и целеустремленно ждала ответа — и получила его утвердительным кивком головы охранителя её блядско-прекрасного тела, протравленного клеймом $.
— Ну, вот и все, Лопухин. Прощай.
Я молчал и смотрел на нее. Мне очень хотелось стереть победную ухмылочку с её холенного красивого лица. Или ударом. Или признанием, что все знаю о программе $ и меня ничто не остановит.
Я учту ошибку и найду возможность отправить Марию на необитаемый остров. Вместе с её подружкой Юлечкой Титовой, с тремя своими бывшими женами, тещей, бронетанковым тестем, котом и догом, и многими другими, нуждающимися в защите. Я их отправлю, а сам останусь. Отступать дальше некуда. И терять нечего. Здесь начинается и кончается моя Родина. И я её буду отстаивать, как и свою душу. В противном случае, эта жизнь не имеет никакого смысла.
— Прощай, — повторила женщина. И закричала моему ребенку на карусели. — Бай-бай, детка! «Гейм-бой» пришлю, да, деточка!
— Спасибо, не надо, — оскалился я. — Как-нибудь обойдемся без вас, гнидных, как $.
— А это наши дела с ребеночком, миленок, — отступала. — Береги себя, Лопухенок, — мстила и торжествовала.
— Я — Лопухин, — улыбнулся. — Запомни, милая, и передай другим.
И поднял к своему лицу «Nikon». И через перекрестье видоискателя увидел мир, подлежащий уничтожению. Я увидел этот обреченный мир и в нем тех, кто ещё проживал с сознанием своей власти над чужими душами, я это все увидел и нажал кнопку.
И затвор фотоаппарата, где, напомню, не было пленки, щелкнул, как затвор снайперской полуавтоматической винтовки с оптическим прицелом.