Меж тем друзья, мною организованные, предприняли необходимые действия и к вечерней зорьке наша группа уже имела в наличии: подержанный автомобиль «Вольво» 1985 года выпуска, два сотовых телефончика, набор шпионской радиоаппаратуры, один дамский пистолетик французского производства, пуляющий газовыми облачками, освежающих навязчивых кавалеров, одно удостоверение сотрудников службы безопасности частного сыска и одну электрошоковую палицу. Я задумался: с таким арсеналом можно было брать крепость городка Козельск, что когда-то уже случалось в нашей многострадальной отечественной истории. А вот как действовать в нынешних условиях?
— Бронежилетов нет, — обиделся Могилевский. — Я и так выполнил программу максимум, как анархист в семнадцатом.
Мы похвалили товарища за рвение, однако всем коллективом пихаться в одной колымаге дело никудышное. Нам нужен тактический простор и возможность контролировать ситуацию с нескольких самостоятельных позиций. Меня поняли и задумались над вопросом, где ещё добыть транспортное средство?
— Ой, — вспомнила Александра, — у нас на даче старенькая «Победа», мне дед её подарил. Как танк.
Для полного счастья именно Т-34 нам и не хватало, чтобы вести прицельную пальбу термитными снарядами по бастионам государственной Думы, как это уже случалось в нашей многострадальной, повторюсь, отечественной истории. Но, как говорится, не всякому картиночка с клубничкой, надо быть скромнее в своих желаниях: «Победа» так «Победа».
— А БМВ нет? — вспомнил я утренний дворик и лимузин в нем, как чудное явление.
— Это не про нашу честь, Ванечка, — решительно отрезала Сашенька и мне пришлось свою ревность, как йехуанский клок, упрятать с глаз долой. В дальний уголок души своей, если выражаться красиво.
К нашему удивлению, «Победа» оказалась на ходу. Это выяснилось, когда мы всей веселой бражкой на дребезжащей и разваливающейся скандинавской тачке пробились в дачно-сосновую местность, застроенную кирпичными хоромами. Территория садово-огородного кооператива «Зареченские зори» (название условное) была огорожена концентрационной проволокой по всему периметру и мы были вынуждены прорываться под корабельные сосны со скандалом у КП. Отставники в камуфляже решили, что прибыла банда террористов с огнеопасной республиканской окраины, чтобы подорвать к чертям собачьим все секретные дачные объекты, воздвигаемые с напряжением всех народных сил и средств. Однако после того, как прозвучала паролью фамилия одного из выдающихся деятелей коммунистической партии Советского Союза (б) и Александра была признана правнучкой товарища М., наш путь продолжился.
Встречала нас прислуга: дряхлый сторож Тема и две бабулики-сиделки Варвара и Дуся. Обрадовались живым людям, коих не видели давненько, вот только господин Любошиц наезжал по случаю, а так кинуты, сынки, признался Тема, за ненадобностью вместе с Хозяином. Александра повинилась и поспешила на мансарду, где переводил дух бывший член сталинского правительства. А мы со сторожем потопали к гаражу, где и была обнаружена «Победа» в законсервированном виде, похожая на армейскую банку тушенки, донельзя промасленную солидолом.
Вытолкав на свет божий дедушку советского автомобилестроения, мы обнаружили, что он и вправду похож на танковый механизм, изготовленный практически из прокатной стали № 1999-бис, ударно выпущенной в честь семидесятилетия товарища Сталина. Осмотр двигателя тоже доказал, что в первой стране недоразвитого социализма умели ладить игрушки. Для тех строителей коммунизма, которые верой и правдой принимали политику партии и народа в лице вышеупомянутого вождя и учителя всех трудящихся масс.
… Сработанное из бивней африканского слоника рулевое колесо желтело под руками; я, балуясь, накручивал его, когда услышал голос Александры, кличущей меня подняться на мансарду. Под завистливые смешки друзей, мол, сейчас получишь благословение от старого большевика и под венец, я направился на дачу.
Она, в отличии от соседних, была деревянная и доски скрипели под ногами. Сумеречные комнаты, заставленные громоздкой казенной мебелью, источали тленный запах прошлого. Над лестничным пролетом, ведущим на мансарду, висел портрет генералиссимуса, стоящего в парадном френче на Красной площади и с характерным подозрительным прищуром смотрящего в нынешний день общей смуты. Над его головой реяло тяжелое кумачовое знамя с золотой вязью СССР.
По ступенькам, выкрашенным суриком, поднялся на мансарду. Несмотря на открытые окна здесь тоже хранился дух прошлого. Столик был заставлен лекарственными пузырьками. Под ним лежали кипы газет. В качалке сидел старик лет сто, похожий на восковую мумию. В запавших глазницах под раковинами век угадывались ещё живые зрачки, отсвечивающие прокатной сталью № 1999.
— Привет, — растерялся я. — Что случилось?
— Деда жаждет познакомиться, — ответила правнучка и задела рукой старческое плечо. — Говори громче, Ванечка.
Мумия открыла веки, обнажая огромные слезящиеся зрачки, вокруг которых плелись кровеносные кружева. Взгляд был вполне осмыслен и чист, как у ребенка.
— Здрастье, — поклонился, чувствуя себя слишком молодым и наполненным здоровьем, точно барашек на солнечной горной луговине.
— Это Ваня, — наклонилась Александра к стариковскому ушному лепестку. — Я тебе говорила, деда. Он хороший, Ванечка.
— Да? — взглянул на меня, как товарищ Сталин на соратников во время своей заключительной речи на ХVII съезде ВКП(б). — Сколько годков?
— Тридцать три, — признался.
— Ась?
— Тридцать, говорю, три! — повысил голос.
— Возраст сына Божьего, — неприятно ощерился старик. — Скоро предстану перед Господом нашим. Авось, не запустит в Царствие свое безбожника, а?
Не в моей компетенции было отвечать на этот вопрос, и я промолчал. Старик, прожевывая губами мысль, как кусок хлеба, задумался о чем-то своем. Он был последним из старой ленинско-сталинской гвардии, когда-то кромсающей саму себя, и в его оголенном черепе-сейфе хранились воспоминания о своих друзьях-приятелях, кто уже покинул этот кровоточащий мир. Совсем недавно они были неприкасаемые и верили в бессмертие своего святого дела: построить счастливое завтра для всего мира. И что же? Вожди, как и все люди, оказались смертны, идеи пусты, монументы разрушены, пролитая кровь напрасна, осталась лишь память о днях минувших побед, обернувшихся поражением.
Об этом надо помнить и теперешним властолюбивым неприкасаемым костоправам, самоуверенных до одури в своем мессианстве сделать жизнь народную краше. Воруйте поменее, господа, и жизнь всех слоев населения будет куда лучше и веселее.
Александра прикрыла пледом погрузившего в забытье прадеда и мы осторожно покинули мир прошлого, где блуждали тени грешников, не допущенных в Царствие Божье.
Во дворике, солнечном, напитанном запахами лета, мы перевели дыхание. Быть всю жизнь неприкасаемым, отдавая лакомые кусочки своей святой души дьяволу, чтобы дожить до состояния мумии фараона в пирамиде? Упаси боже! Нужен ли нам такой удачливый жизненный путь? Нет и нет!
Да здравствует жизнь такая, какая она есть! С порхающими легкомысленными бабочками и жужжащими шмелявидными бомбовозами над клумбами, с глубокой синевой неба, похожего на колоссальный храм вечной жизни, с приятелями, перепачканными солидолом…
«Я медленно старею, незаметно, — вспомнились собственные стихи, накропанные однажды во время прогулки с маленькой Машкой. — А мысли мои не стареют. И это прекрасно, что душа прежняя, как будто только родилась. И хорошо, что человек рождается с такой душой, и человечество тоже рождается с такой душой. Наши мысли — они вечные, и мы всю жизнь ищем, и в конце концов находим, и найдя, радуемся, как дети. И хорошо, что мы стареем лишь плотью. Это наше счастье. И наше бессмертие.»