Мне Джон прежде всего сказал, что фильм понравился ему гораздо больше сценария. При этих словах я улыбнулся, но секундой позже почувствовал обиду. Комплимент, призванный подсластить пилюлю? Пенни тут же спросила Джона, чем тому не понравился сценарий. Джон поджал губы.
— Ну, мне показалось, что он слишком уж телевизионный, — ответил он.
Нетти согласилась. Предательница. У меня возникло ощущение, что они все против меня.
— Но ведь так и задумывалось, — пробормотал я, еще не зная, как продолжить. — Я хотел высмеять ти-ви. Хотел сделать что-то такое, что действительно напомнит людям телефильм, а потом все перевернуть, превратить в нечто неожиданное, чего не увидишь в прайм-тайм.
Глаза Джона вспыхнули. Пенни тоже.
— Ты этого добивался, сняв Джо и Кена убегающими вместе?
— Точно, — согласился я.
Вот тогда Нетти скорчила мне гримаску.
Просмотрев «Джо и Барби» в третий раз, Джон и Пенни вроде бы согласились с моей точкой зрения.
— Должен признать, я и не ожидал, что ты вложишь в этот фильм столько мыслей, — сказал Джон. Пенни кивнула.
— Да, теперь я понимаю, почему ты начинаешь эпизодом, где Джо сидит перед лилиями, — добавила Пенни, прежде чем повернуться к Джону. — Лилии давно уже считаются символом мужской гомосексуальности.
Я посмотрел на Нетти и улыбнулся, полностью отдавая себе отчет, что неудачный эпизод ее фильма завязан на те же цветы. Нетти оставалось только злиться. Что она могла сказать? А на меня продолжали сыпаться восторженные отзывы.
— И эта сцена в конце, где Барби упоминает заброшенную коллекцию оружия Джо, словно эти винтовки и базуки — символы его бурного прошлого, то есть его страсть к насилию — всего лишь симптом подавляемого влечения к себе подобным; и, наконец, самый последний кадр, где Джо и Кен вместе уходят в лаванду… Блестяще! — воскликнул Джон и повернулся к Пенни, которой понравилось, что «отношения между Барби и Скиппер тоже представлялись теперь не только чисто женскими, но и двусмысленными с сексуальной точки зрения». Когда же она посмотрела на Нетти, та сказала, что нам скоро надо будет идти, потому что тренировка по футболу уже час как закончилась.
Мы стояли у того же рельса, где неделю назад Нетти велела мне остановиться, когда сказала, что на этот раз я гнал пургу.
— Когда ты снимал фильм, ты же не вкладывал в него всего того, о чем говорилось на критическом разборе? — спросила она, пнув ногой камень, который со звоном ударился об рельс.
Я смог лишь пожать плечами.
— Тогда это несправедливо. — Она ступила на рельс, вскинула руки, чтобы удержать равновесие.
— Что несправедливо? — спросил я, словно не понимая ее.
Она мой вопрос проигнорировала, полностью сосредоточившись на попытках сохранить равновесие. Лечила молчанием.
— Многие мои съемки не удались, вот мне и пришлось импровизировать. И попотеть над сценарием.
Нетти шагнула раз, другой.
— Думаю, я на что-то наткнулся. — В моем голосе послышались нотки стыда, когда она, теряя равновесие, спрыгнула с рельса.
— Однако интересно, не так ли? — Она вновь встала на рельс. — Интересно, как иногда мы хотим что-то сделать определенным образом, а когда дело сделано, выясняется, что получилось все с точностью до наоборот.
Я согласился, напомнив ей тот день в классе, когда Пенни привела в пример «Безумие косяка», который задумывался как фильм, снятый для борьбы с марихуаной, а на самом деле оказался культовым для тех, кто ее курил.
— Она привела другой пример, — возразила Нетти. — Это пример, который она использовала, когда говорила об иронии. — Она сделала три шага и произнесла название фильма, о котором тогда говорила Пенни: «Триумф воли».
5.2
— Как вы с Нетти обсуждали содержимое мусорного мешка мистера Биллингтона?
— Не думаю, что вам это будет интересно.
— Почему?
— Не знаю. Я чувствую, что вы пытаетесь до чего-то добраться и…
— Вот вы и меняете тему для того, чтобы выяснить, попытаемся ли мы вернуть вас к этому позже?
— Совершенно верно.
— Как вы проделываете это сейчас?