Анна пытается оскорбить серфера
Я не выдерживаю, подхожу и шепчу ему прямо в ухо (его «Афродита» волнуется):
– Ты самодовольный кретин!
– За что ты так?
– Потому что ты примитивен! Меня тошнит от тебя и от твоей глупости, от твоего тщеславия. Ты пустышка, ты никчемен! Никто и ничто, ты хуже мухи…
Он обижается, так как ничего не понял. Говорит, что вызовет полицию, если еще услышит от меня такое. Обычный жаргон пустышек и сволочей. В итоге он стал бояться меня, а я близка к ненависти. Но это смешно – ненавидеть его. Это как ненавидеть пустоту. Я сказала, что презираю его. Он улыбнулся. Еще бы, говорили его по-прежнему торжествующие глаза, ведь я с такой девушкой. И тут я поняла: он думает, что я ревную его. Не даюсь из вредности и ревную к этой жалкой афродите с птичьими движениями, которая опасливо косится на меня. Зачем, зачем я связалась с ним? Как это глупо. У меня талант попадать в глупые ситуации, да еще и с глупыми людьми!
***
Вместо отдыха Анна дико устает от этой идиллии и гармонии, которые кажутся таковыми на первый взгляд. Она убедилась, что везде одно и то же: рабство и клише. Шаблоны и пошлые радости, так необходимые для счастья средних людей. На Лансароте Анне не встретился ни один «нормальный», то есть интересный человек, хоть отдаленно напоминающий Уэльбека.
М мнит себя героем экзистенциального романа и критикует устройство мира
«Я ― герой экзистенциального романа». Я повторяю эту фразу, как йог свою мантру. Мне импонирует такая идея. Я в третий раз за два месяца перечитал «Тошноту» Сартра. Мне нравится изображать себя непонятым Гигантом из трактатов Ницше, стоящим над миром в горделивой позе. Но в то же время доставляет удовольствие видеть себя скукоженным и крохотным человечком. Я все же уверен: мир держится на маленьких людях. Вот и я ― маленький человек. Но от меня многое зависит, я знаю. И уже факт того, что я спокойно признаю себя маленьким, делает мне честь. Я горд собой, своим миром, и тем, что у меня есть проблемы. Причем не повседневного свойства, иначе я бы не читал Сартра и Камю. А экзистенциального. То есть, связанного не с жизнью, а с бытием. Впрочем, какие они ― мои экзистенциальные проблемы? Я и сам толком не знаю. Не то что бы меня тошнит, но я как-то странно стал ощущать себя в последнее время. Мне скоро тридцать, и у меня появляются мысли, которые никогда раньше меня не тревожили.
Первая и самая главная мысль: я живу не так, как хотел бы. Признаться, она меня ужасно пугает. Появилась какая-то неудовлетворенность, она мешает мне дышать, и я задыхаюсь по ночам. Что с этим делать ― я не знаю. Чтобы заглушить эти мысли, я часами бесцельно брожу по городу – как мне кажется, в поиске ответов. Надеюсь, что мне, как герою сартровских романов, придут в голову правильные решения в процессе прогулки. Да, я пробовал записывать за людьми то, что они говорят, пробовал также записывать за собой, но все это оказалось не тем, что нужно. Я интуитивно выбрал то, что мне ближе всего: бродить в одиночестве по городским улицам, заглядывать в подворотни, исследовать тайную и явную жизнь города. Коль я горожанин, обреченный проводить почти все свое время в камне, асфальте, стекле и бетоне, то мне необходимо это принять и понять. Я почти не смотрю на людей во время своих долгих прогулок, и они для меня стали словно придатками к городским зданиям, к архитектуре. Понятно, что полноценные прогулки я могу совершать только на выходных, но и по вечерам, выйдя с работы, я иду по темным переулкам и улицам и, задрав голову, смотрю на здания, пытаюсь проникнуть в их суть. Я почти не разбираюсь в архитектуре, и мне не важно, старое это здание или новое. Раньше я был любителем старых построек ― чем старее, тем лучше. Я даже мечтал переехать в центр. Сегодня я могу почти одинаково приходить в экстаз и от старого, и от нового. Даже в своем спальном московском районе я теперь нахожу много поэзии.
Вторая мысль, хотя это не мысль, а вопрос, и он тоже меня пугает: чем бы я хотел заняться в жизни? Я мог бы ответить: «Да, пожалуй, ничем, кроме созерцания». Но на созерцании много не заработаешь, если ты не фотограф или… Кстати, фотографом я так и не стал, хотя, наверное, у меня есть к этому способности. Но когда вижу этих хорошо одетых мальчиков и девочек, мнящих себя кем-то там, или не мнящих, а просто щелкающих своей дорогой аппаратурой, мне становится тоскливо. Для фотографа-хипстера я чувствую себя староватым. Умиляюсь, когда встречаю своих ровесников, сделавших характерные челки, одетых в узкие джинсы и носящих очки в роговой оправе. И ― старательно, но не забывая о прическе и позе, выбирающих очередной ракурс для фотографирования. Так вот, меня очень веселит их вид, серьезность и надменность этих зачастую бородатых лиц ― тоже, оказывается, характерная хипстерская черта. В Москве вообще все стало так ходульно, так неискренне; везде пафос, поза, желание что-то сказать без знания предмета. Впрочем, сейчас весь мир такой – живая версия Фейсбука, где люди оценивают друг друга, выставляют себя напоказ и ревниво следят за другими: не обогнали ли их они? И все меньше способны к простому, искреннему общению.