М заболевает и сразу же выздоравливает
Утром следующего дня звоню начальнику, говорю, что заболел еще сильнее, что, скорее всего, всю неделю придется быть дома, что очень плохое состояние, какой-то вирус. Начальник не в восторге, но делает вид, что он на моей стороне, желает выздоровления. Стараюсь еще поспать перед получением анализов. То засыпаю, то просыпаюсь и начинаю думать о результатах. В 11 утра мне наконец звонят: все анализы уже готовы. Я мчусь забирать их. С кровью все в порядке. Но есть и ложка дегтя: нашли какие-то бактерии. Говорят, что обычно они передаются половым путем. Прихожу к врачу с бумагой из лаборатории, он прописывает мне кучу таблеток и рассказывает, как их принимать. Не знаю, как себя чувствовать: с одной стороны, облегчение. С другой – эти поганые таблетки, которые теперь надо пить две недели, каждый день по восемь штук. Прихожу домой и ложусь спать. Проспав 14 часов кряду, на следующий день прихожу утром на работу, говорю, что выздоровел.
Анна вспоминает о том, как потеряла девственность
За завтраком я неожиданно вспоминаю, как в детстве дружила с А. Он жил в нашем дворе, в соседнем подъезде. Его семья была намного богаче нашей, его отец работал в каком-то важном комитете при компартии, часто ездил за границу с делегациями. При этом они были настоящими интеллигентами. Моя мать особенно завидовала его матери, ее платьям и духам, ее снисходительной манере, в которой она общалась со всеми, потому что «могла ее себе позволить» (так подчеркивала моя мама). Мне нравилось бывать там; в этом доме была какая-то утонченность и свобода, та особая атмосфера, свойственная обеспеченным интеллигентным семьям. По советским меркам эта семья жила более чем хорошо, она жила роскошно.
Это случилось летом. Мне уже исполнилось семь лет. Однажды мы долго с гуляли с А, уже стало темнеть, но нас почему-то не звали домой родители – наверное, засмотрелись скучным многосерийным итальянским фильмом «Спрут», который мы оба терпеть не могли. Его тогда с наслаждением смотрел весь Советский Союз. Я и А зашли за дом. Я задрала платье, и он провел там пальцем. Мне было щекотно, но приятно. Потом он расстегнул свои шорты. Я прикоснулась к нему, ощутив гусиную кожу на его яичках. Мы долго трогали друг друга. Стало совсем темно, но мы не уходили, стояли в темноте, смотрели на наши гениталии, ощупывали их, молча удивляясь различиям и как-то по-особенному вздыхая. Мы совершенно забыли о времени, словно спали наяву. Нас нашли взволнованные родители; на этот раз они отправились на поиски в полном составе: моя мать, отец и мать А. Это было удивительно, потому что до этого всегда выходил кто-то один, чаще всего моя мать или мать А. Они застали нас буквально на месте преступления, in flagranti… После этого мне строго-настрого запретили общаться с А. Мы никогда больше не играли вместе, не обмолвились ни единым словом. Если нам случалось нечаянно встретиться на улице, около дома или в школе (мы учились вместе, но в разных классах, он был старше на год), мы отводили глаза. При виде А меня охватывало неприятное чувство, оно жгло меня, как раскаленная батарея. Чувство неловкости и стыда перешло в неприятие, меня раздражал его вид, его – мой, я знала это. Мы как будто перестали существовать друг для друга.
Прошло десять лет. Мы стали юношей и девушкой, но по-прежнему оставались соседями. И неожиданно для самих себя начали дружить с чистого листа, как будто ничего до этого не было, как будто мы не знали друг друга и недавно познакомились. Стали часто видеться, ходить в кино, гулять по городу. Болтали без умолку. Нас снова влекло друг к другу. Однажды, оставшись одни, мы потянулись губами. По тому, как мы это делали, было понятно, что мы оба девственники. Но, едва прикоснувшись друг к дружке, отпрянули, словно обожглись.