Анна вспоминает отвратительную историю
Да, у меня кружится голова от этого взгляда, и я вспоминаю отвратительную историю, которую мне рассказал один диджей. Я тогда была очень молодая и часто ходила в ночные клубы. Он мне сразу не понравился, этот диджеишка, показался скользким и мерзковатым. Но зато я ему, видимо, приглянулась. Несмотря на холодность с моей стороны, он не отставал. Рассказал, что часто здесь играет – видимо, это была его главная приманка; после этого, наверное, многие девушки снимали трусики в туалете клуба, куда он их отводил. А может, ему было знакомо и другое укромное местечко, где можно отыметь девчонку под звуки техно… Какая романтика!
Этот скользкий диджей словно почувствовал, что мне будет интересно послушать именно это, не интересно даже, но что это меня взволнует и, может быть, возбудит. Я уверена, он хотел меня выебать, причем прямо там, в клубе, в туалете или в какой-нибудь подсобке, он наверняка знал это место как свои пять пальцев… Так вот, он рассказал мне, как его подруги однажды дали деньги двум бомжам за то, чтобы те отсосали друг другу. Какая низость, подумала я, заставлять за деньги и так униженных людей еще больше унижаться… Они небось еще и на видео это снимали! Я отшила его грубо, сказав, что мне не интересны ни его рассказы, ни он сам. Гадко ухмыляясь, скользкий диджей растворился в темноте, а я вздохнула с облегчением. Когда вернулась домой из клуба, онанировала, представляя себе полную мерзости сцену с двумя бомжами, которым заплатили. Я была полна отвращения к самой себе, словно это я их вынудила заниматься этим…
Не знаю, что на меня нашло, просто вспомнилась эта гнусная история с диджеем, а причиной послужил бомж, что стоит вон там, чуть вдалеке, глядит своими водянистыми, детскими глазами и не уходит. До чего же у него волнующий взгляд! Я окликаю его, он подходит, я протягиваю ему сторублевую, он хватает ее и, не сказав ни слова, убегает, словно боится, что я передумаю и заберу. Или потребую от него какой-нибудь гнусной услуги…
Но я могу хорошо контролировать себя. И, хоть порноманка, не принимаю извращений, которые заставляют кого-то страдать или унижают. Исключение – откровенно сказочные истории маркиза де Сада, который столько лет был заперт в тюрьмах, и оттуда, как мог, мстил своим тюремщикам. Все его ужасные сказки – это завуалированное желание отомстить. Но ему удалось показать зло во всей уродливости и порочности, на которую только способен писатель. И разве не прекрасно, что у него была эта милая привычка – бросать розы в грязь? А также кормить возбуждающими конфетами проституток. И, возможно, заниматься любовью со своим лакеем. Наверное, у его лакея были возбуждающие, сильные, округлые бедра как у балетного танцора, он входил в спальню маркиза, покачивая ими, как спелыми грушами. Еще он наверняка носил такие рейтузы, белые и обтягивающие, придающие больший объем формам.
Я еду в грязноватом автобусе с кладбища и, представив сцену с лакеем и маркизом де Садом, возбуждаюсь все сильнее. Вот лакей медленно снимает свои тугие белые рейтузы, и я кончаю, даже не прикасаясь к себе, у меня там очень мокро и липко, лицо вспотело, волосы спутались. Прихожу домой и сразу же иду в ванную – отмыться от этой липкости.
Валера по-прежнему загадочен
Я досадую, негодую и спрашиваю Валеру в нетерпении:
– Ну, ты скажешь мне или нет? Что там меня напрямую касается? Говори скорее! У меня дел полно.
– Я просто увидел… В интернете… Вот… Пересылаю тебе. Хе-хе, ну ты и герой. Звезда, можно сказать! Молодец, хорошо ты ее, хе-хе…
Анна приезжает на похороны родственницы
Только я побывала на могиле у матери, выплакалась, «наговорилась» с ней, как через неделю снова возвращаюсь туда же: внезапно скончалась дальняя родственница. Эти похороны – как дежавю, как мгновение, которое длится и длится. Я помню ее с детских лет. Я была еще девчонкой, она – сильной, уверенной в себе женщиной. Одно время я часто приходила к ней, и мы подолгу беседовали. Мне почему-то не верилось, что она вообще когда-то умрет, настолько она была витальной, даже чрезмерной в своей жизненности. И вот она лежит, совсем не похожая на себя («совсем на себя не похожа» – словно подтверждая мою мысль, уважительно и боязливо шепчутся стоящие вокруг гроба женщины из числа родных и близких подруг, мужчины молчат). Блондинистый локон выбивается из-под траурного платка – знак неожиданной игривости. Да, она была игрива и страстна, очень любила «это дело», как стыдливо говорят люди ее поколения… У нее было много мужчин, она не стеснялась требовать внимания к себе как к женщине, любила наслаждения, не только постельные, но и вкусно поесть. Одним словом, умела жить для себя. Не то что я. На моем месте она бы уж развернулась. А я – рохля, тля, дура с вечными синяками под глазами, тощее привидение… Да к тому же еще porn addict. То бишь, порноманка. Какой позор! Мне почему-то впервые стало стыдно называть себя по-русски, порноманкой, и я называю себя иностранным словом, красивым и точным, но не принадлежащим к моему языку, поэтому не трогающим меня, не задевающим, не ранящим. Мне даже доставляет удовольствие так говорить о себе: porn addict. Как будто это титул, не то, что «порноманка», грязное, отвратительное слово. Липкое, как мои руки, когда я занимаюсь этим.