Я даже чувствую с этими людьми некоторую солидарность. Это, видимо, говорит моя неприкаянность, моя душевная тонкость и прочие вещи, которые я порой стыжусь показывать в нашем нетерпимом, агрессивном и запуганном обществе. И я тоже в чем-то отщепенец, не такой как все, и этим я немного похож на посетителей клуба. Мне кажется, что я их неплохо понимаю – насколько могу понять, будучи ранимым гетеросексуалом…
Очнувшись от своих мыслей, я замечаю в дальнем конце зала… ее, ту девушку, которую встречал несколько раз и о которой так много думал, все хотел познакомиться и не мог. Господи, сколько же я ее не видел? Не меньше трех месяцев, а может и больше. Она не изменилась, только волосы у нее теперь короткие, я едва узнал ее, она вообще стала похожа на парня. Стоит, прислонившись к стене, в странном состоянии, в каком-то сомнамбулическом сне, с закрытыми глазами, голова откинута. Что она здесь делает, почему она такая? Может, это наркотики? Она открывает глаза, обводит зал, я прячусь, чтобы она не увидела меня. Подглядываю и понимаю, что с ней все нормально. Это не наркотики, это что-то другое. На меня, прячущегося за стойкой, удивленно смотрят. Чтобы больше не привлекать внимания, я крадучись выхожу из клуба. Только бы она меня не заметила!
Оказавшись на улице, я прибавляю на всякий случай шагу, вдруг она тоже сейчас выйдет из клуба? И что тогда я ей скажу? Оказавшись далеко, я начинаю казнить себя за то, что не смог подойти к ней. Но как, как я мог подойти к ней в этом клубе? Что бы я сказал ей в свое оправдание? Почему-то я уже оправдываюсь. «Знаешь, меня привело сюда любопытство… Точнее, даже не любопытство, я просто мимо проходил. А тебя как сюда занесло? Ведь ты не лесбиянка?» Я мысленно веду с ней этот разговор. И все-таки с ней происходило что-то странное, хотя нет, это не так. Она не была под действием чего-то, она была скорее погружена во что-то, о чем-то думала или мечтала. Я не могу объяснить точно, что я почувствовал, когда увидел ее там, с закрытыми глазами, прислонившейся к стене. Лишь оказавшись дома – пришлось взять такси, на метро уже было не доехать – и ложась спать, я понимаю, что это ревность. Я ревную ее к какому-то ощущению, которое она испытывала и которому я был невольным свидетелем. Но я не был причастен к этому ощущению, оно было спровоцировано не мной, а кем-то или чем-то другим.
Я буду еще долго вспоминать эту «встречу», о которой известно только мне. С этого момента обида на девушку, которая так много значила для меня, поселится в моем сердце. Как будто она, уже будучи моей, по глупой прихоти изменила мне.
Анна хочет радикально расправиться со своей порноманией
Этим утром меня осенило. И как же я раньше не догадалась? Ведь причина моей порномании – постоянно возбужденный клитор. Его надо… правильно, удалить. Тем более я когда-то в шутку говорила об этом, но теперь я уже не шучу.
Я стою в ванной комнате, голая, раскрываю половые губы и смотрю на него внимательно. Вот он, источник моих несчастий, то, что мешает мне жить, быть «как все», быть «нормальной». Я провожу по нему пальцем, и даже это легкое касание заставляет меня закатывать глаза и содрогаться от возбуждения. Я отдергиваю руку, смотрю внимательно на набухший источник похоти в моем теле и начинаю ненавидеть его… Я изучаю каждую его складку. Ведь врага надо знать, так сказать, «в лицо». Я смеюсь над этой довольно плоской шуткой и неожиданно нахожу, что он напоминает улитку. Ведь после возбуждения много слизи, как у улитки, много липкости, руки липкие, там тоже липко… Как мне все это надоело, как мне все это противно! Я так хотела бы от этого избавиться, забыть навсегда о возбуждении, терзающем мое тело и душу. Стать соляным столпом, мраморной статуей, холодным куском железа, деревом в парке или в лесу… Все что угодно, только бы избавиться от постоянного возбуждения, заставляющего меня просиживать скрюченной у проклятого монитора!
Да, по мне так куда лучше быть фригидной, ничего не чувствовать, но быть свободной от этого ежедневного, ежечасного, ежеминутного томления, с которым я не могу совладать. Я не могу по-другому победить свою похоть, стать «нормальной». Ненавижу это слово, но что поделать, как еще выразить свое отчаяние? И да, я ведь мечтала быть аскетом, так почему бы не обратиться в скопчиху?
Через три дня я с удивлением обнаруживаю, что не собираюсь передумывать. Значит, это не блажь, а то, что я действительно хочу сделать. Я энергично занимаюсь изучением вопроса. И вот что выясняю. Операция по полному или частичному удалению (резекции) клитора называется клиторэктомия. В цивилизованном варианте ее делают по необходимости, если клитор гипертрофирован, то есть слишком больших размеров, что может быть вызвано дисфункцией коры надпочечников. И вообще подрезать, уменьшить, придать более эстетический вид и так далее, невзирая даже на медицинские показатели – все это сегодня распространено и вполне приемлемо. Я натыкаюсь на одном из форумов на обсуждение именно эстетической составляющей. Ей озабочены прежде всего юные гимнастки и танцовщицы стриптиза, которые, по их словам, чтобы добиться «идеального вида» своей промежности, запросто готовы расстаться с клитором. Неужели они не думают о том, что могут стать после этого не женщинами, а ничего не чувствующими бревнами? Они явно не страдают такой же возбудимостью, как я. Им просто мешает клитор, так как он слишком естественный, ведь все должно быть гладко, ровно и идеально, ничего не должно выступать и портить «эстетичность». Все должно быть как на поверхности монитора, как в картинках с фотошопом, которые они ежечасно, ежеминутно потребляют. Мне кажется, куда легче понять меня, запутавшуюся в безысходности, барахтающуюся в отчаянии и от этого готовую пойти на крайние меры, чем современных кукол Барби, которые ради убогой «эстетики» готовы ложиться под нож в стремлении придать своему телу «более совершенные формы».