***
На следующий день Анна приезжает туда и на приеме объясняет хирургу, что просто хочет избавиться от этого. После некоторой заминки врач пытается уточнить, в чем причина. Анна говорит, что не может это разглашать. Помявшись, хирург соглашается, но с условием: за то, что операция будет проводиться без видимой причины, он просит прибавить к официальной цене еще столько же, так как он напишет в отчете, что она действительно необходима. То есть, это по сути взятка, «теневые» деньги, которые она должна будет передать ему в конверте и не в больнице, конечно. Анна говорит, что согласна на удвоение «теневой» суммы. Врач краснеет и, немного попротестовав для проформы, позволяет себя «уломать». Операция назначена через неделю, время хорошее – 12.00, не слишком рано, но и не так уж поздно. К вечеру, как надеется Анна, она уже отойдет от наркоза.
Анна готовится к операции
За пять дней до операции у меня начинается мандраж. Отчаянно дрожат колени и руки, когда я покупаю в магазине сигареты. Кассирша, увидев это, презрительно и с опаской на меня смотрит, приняв, наверное, за алкоголичку или наркоманку… За всю неделю я так и не прикасаюсь к ноутбуку; соответственно, не смотрю порно. И, самое главное, по-прежнему не мастурбирую! Словно все соблазны сети для меня перестали существовать. И словно тот орган, который я хочу выбросить из своего тела, я уже выбросила из своей жизни. Я будто забыла о нем, он не беспокоит меня, я не разглядываю его больше, не трогаю, не прикасаюсь даже мизинчиком. Такое чувство, что он замер, заснул… Или скорее испугался, спрятался, скукожился, вжался в мое тело, как будто хочет, чтобы его перестали замечать, чтобы забыли о нем, а быть может, даже простили бы его… Эти пять дней я живу в странном ощущении времени, которое то ползет как улитка, то мчится галопом как жеребец; много сплю тревожным сном, просыпаюсь среди ночи, долго лежу с открытыми глазами, ворочаюсь, иду пить воду, потом в туалет, курю натощак, ложусь и засыпаю до полудня, а то и до часу и даже двух-трех дня. Мой режим, только-только наладившийся с визитом к врачу (я приходила к нему в 10.00, встать пришлось в 8.30, при этом я отлично себя чувствовала), теперь абсолютно сбит; я с ужасом думаю, как смогу подняться «так рано», в 10 утра, чтобы успеть на операцию в 12.00… Я даже звоню моему доктору и прошу перенести операцию на более позднее время. Он отвечает, что тогда придется ждать еще почти неделю, все время у него уже расписано… Скорее всего, он лукавит. Ну откуда такие очереди в частной, довольно заурядной, московской клинике? Он, наверное, хочет поскорее получить свои теневые денежки от меня, вот почему так говорит. Я пытаюсь унять свою подозрительность и нахлынувшие эмоции – я бы с удовольствием наорала на него и высказала бы ему все, что думаю по этому поводу – но успокаиваюсь и соглашаюсь на прежнее время. Ждать еще хотя бы два лишних дня – слишком тяжелое испытание для меня.
День операции
Ну, наконец-то! Этот решающий день все-таки настал. Всю ночь я не сомкнула глаз, пялилась в потолок и боялась проспать свое время. Подскочила в 9.15, полчаса бродила в беспамятстве, путалась в мыслях, потом, очнувшись, бросилась собирать вещи… Напихала в сумку кучу салфеток, тампонов, несколько платков, еще положила туда таблетки от поноса и от головной боли, роман Уэльбека, который все никак не могу закончить, – не «Лансароте», тот я давно уже добила, а «Возможность острова»… Выпила кофе и выкурила свои дежурные три сигареты; едва потушив третий окурок, бросилась опрометью в туалет, так скрутило, что еле успела добежать. Просравшись, полезла в сумку, которую уже собрала, искать средство от диареи, как назло, сверху были тампоны и салфетки, еще кофта, которую взяла на случай, если будет холодно, таблеток не видать… Ругаясь на чем свет стоит, вытряхнула все содержимое, нашарила таблетки. Они, конечно же, лежали на самом дне. Выпила сразу три, чтобы наверняка. Тем не менее пришлось еще два раза просраться. Потом, видимо, подействовало, кишечник замер. Пошла в душ, наскоро помылась. Вытираясь перед зеркалом в ванной, вдруг бросила взгляд на себя, распахнула неловким движением половые губы, так же неловко дотронулась до него; он не реагировал, только в глубине сознания как далекое воспоминание зажегся слабый огонек. Может, я уже стала фригидной? Может, не стоит удалять его? Внезапно вспомнила того парня, с которым много раз случайно встречалась в городе… А что, если не надо, вдруг он пригодится, вдруг мы снова встретимся, и… И что? Я раздраженно отбросила все эти «вдруг» и «может, не надо?» Никаких сомнений, я сделана из железа, и пусть та часть меня, которая не дает мне окончательно стать железной, уйдет как дурной сон, покинет мое хотящее стать железным тело! Я больно шлепнула себя по тому месту, еще раз, и еще, я шлепала себя там, как будто давала пощечины, пока все не покраснело и не начало ныть от боли, я хотела испытать не наслаждение, которое теперь презирала и которое ненавидела, а дискомфорт… Опомнившись, я посмотрела на часы – 11.05. Опрометью кинулась к сумке, затолкала в нее обратно вещи, напялила то, что было под рукой, несвежее, заношенное, – джинсы, футболка, кеды, – и, забыв почистить зубы, понеслась к метро. Надо было добраться до центра, там пересесть на другую радиальную линию и 15 минут ехать в сторону области, потом десять минут пешком до клиники, не считая пятнадцати минут от моего дома до метро и еще пятнадцати минут езды по первой радиальной линии, до пересадки… В метро я так и не открыла роман Уэльбека, просто стояла и считала минуты, не глядя на людей вокруг. Я упорно шла к своей цели, натыкалась на таких же спешащих и хмурых пассажиров (господи, ну откуда столько народу в 11 с лишним утра в будний день?), чертыхалась и слышала их чертыхания, на которые мне было плевать. Я вошла в клинику без одной минуты двенадцать, вспотевшая, непричесанная, запыхавшаяся. Когда открывала дверь в кабинет, снова вспомнила лицо того парня… Интересно, что сейчас делает он? Сидит в офисе, взял отпуск? А может, на больничном?