Через полчаса я приезжаю к Андрею. Он немного напуган. Мы оба знаем, что нам предстоит, но оттягиваем это. Наконец, доходит до стеснительного раздевания. Я раздеваюсь сама, и он тоже. Я смотрю на него, он смотрит на меня. Он не возбужден, я тоже. Мы как два стеснительных ребенка. Включить порно? Нет! Завести его? Но как и чем? Начать онанировать, как я уже привыкла? В его присутствии… Нет, нет, нет! Наконец, он первый подходит ко мне. Целует меня. Но в нем никакой страсти! Он словно хочет смотреть на нас издалека, через какую-то пленку, через стекло или через… О нет, нет! Я не хочу думать об этом, только не об этом! В постели, когда мы наконец оказываемся в ней (перед этим я словно куда-то провалилась, потеряла счет времени и выпала из реальности), Андрей оказывается скованным и вялым. Так я и думала, словно знала и боялась этого. Не надо было начинать сразу с постели, мы оба совершили ошибку. Он как будто нехотя и боязливо входит в меня и так же неуверенно продолжает. Я лежу, ничего не чувствуя, готовая горько заплакать от этой неудачи. И вдруг понимаю, в чем дело: он такой же порноман, как и я.
Все закончилось, едва начавшись. Мы оба это поняли. На следующее утро нам было неловко. Мы оба не выспались, стеснялись, разговор не получался. Я как можно скорее, сославшись на дела, уехала. Андрей был втайне этому рад, хотя предлагал остаться. Я больше не звонила ему, и он мне тоже.
***
После окончания короткого «романа» с Андреем приходит жестокое похмелье. От многомесячного отсутствия секса и одиночества, которые были нарушены появлением реального мужчины, пусть даже законченного порномана, и невнятным сексом с ним, у Анны еще больше сдают нервы. На самом деле, она не очень привязана к сексу, не сильно зависит от него (так ей хочется думать). Но даже ее «неприхотливое» тело требует своего. Анна, «увы» (она все время подчеркивает это «увы»), не фригидная монашка, хотя это ее несбыточная (и хорошо, что несбыточная!) мечта. Она иногда грезит о прохождении сложных и жестоких ритуалов умерщвления плоти и усмирения духа. Но боится – даже не боли и дискомфорта, а чего-то другого, но неразрывно связанного с этими ритуалами. Этот страх нелегко описать, но, возможно, в реальности все обстоит не так сложно, как кажется: очень вероятно, что она просто не хочет меняться. Но оставим ей ее тайны, которые она так истово оберегает. Она любит их не меньше, чем свою порноманию. Хотя, возможно, я сильно ошибаюсь, и она уже давно не любит ни себя саму, ни себя в роли порноманки, ни самой порномании.
Анна рассуждает об искусе и профанации порно
Как было бы хорошо избавиться от этого зуда там, забыть об этой сучьей течке! А может, просто вырезать себе клитор, как в Африке? Но нет, я пока не готова расставаться с этой подвижной и отзывчивой частью моего тела. Поэтому мне не светит ни монашество, ни фригидность. К тому же радикальный дух моих рассуждений, хоть и направлен на обличение искуса, думаю, не понравится монашкам.
Мне хочется пофилософствовать, и я размышляю о порно. Конечно, о порно! Я приподнимаюсь на своей измятой, пропахшей потом и сексуальными выделениями, неубранной кровати, читаю лекцию, представляя себя лектором на кафедре какого-нибудь университета, и это новое для меня ощущение, оно отличается от тусклой, интимной сцены, на которой я обычно выступаю перед другой публикой. Нынешняя аудитория сильно отличается, она не такая чуткая и понятливая, не такая чувствительная и чувственная, более строгая, сухая, одним словом, академическая. Вот что я говорю этой недоверчивой, сложной аудитории: «Порно поставило на конвейер желание. Из-за него оргазм теперь стал чем-то обязательным и механическим, как чистка зубов… Если же говорить о нынешней доступности порно в интернете, то это в корне неправильно, ведь это отменяет атмосферу относительной запретности и табуированности, в которых оно расцветало. Еще одна деталь: до эры интернета порно нельзя было так легко посмотреть. И тогда был другой экран, телевизионный, а не виртуальный. Это очень важно, прошу не смеяться, а тем, кому смешно, могу сказать, что выход из зала вон там, можете им воспользоваться… Так вот, на экране компьютера мы видим не живых людей, как на видеокассетах с порно, а виртуальных теней. И то «удовольствие», доставлением себе которого они якобы заняты, окончательно превращается в дьявольскую насмешку, в ехидство «высоких технологий». Эта насмешка, это ехидство и есть тот виртуальный мир, в который мы все глубже погружаемся, в котором многие из нас давно живут».