Получается, Питер сообщил ей о смерти брата. Сара с любопытством взглянула на Дженни. Ее бледное округлое лицо сохраняло самое безмятежное выражение. Похоже, смерть брата нисколько ее не взволновала. Впрочем, чему тут удивляться? Дженни не видела Бринсли уже много лет. Да и сама Сара не рвала на себе волосы от горя. Снедавший ее ужас внешне никак не проявлял себя.
Золовка Сары велела служанке принести горячей воды и нашла для гостьи чистую одежду. Дженни болтала о всякой чепухе, возможно, потому, что не знала, что сказать той, чей муж был только что жестоко убит, чьи руки все еще были испачканы его кровью.
У Сары страшно болела голова.
— Дженни, если вы не возражаете, я бы хотела отдохнуть. У меня выдалась трудная ночь.
Дженни ласково улыбнулась и кивнула.
— Тогда я вас оставлю. Позвоните, если вам что-нибудь понадобится.
Едва золовка покинула комнату, Сару начали одолевать сомнения. Сколько времени Питер намерен продержать ее здесь? И что делать, когда ей сообщат, что она свободна? Если, конечно, ее действительно освободят. При мысли о том, что ей предстоит вернуться в комнаты в Блумсбери, к горлу подступил едкий рвотный ком. Но куда еще она может пойти? К родителям? Что, если они не захотят ее видеть? Сара не знала, хватит ли у нее мужества, чтобы подвергнуть их родительские чувства такому вот испытанию. Что, если они отрекутся от нее? Сможет ли она выдержать такой удар?
Поеживаясь, Сара разделась и вымылась в тазу, тщательно оттирая кровь, которая въелась в кожу. Жаль, что кровавые следы в душе так просто не ототрешь. Она вытерлась полотенцем и надела чистую сорочку и чулки, которые принесла ей Дженни.
Сара позвонила в колокольчик, чтобы попросить горничную помочь зашнуровать одолженный корсет и застегнуть платье. Пока горничная закалывала ей волосы, Сара пребывала в странном состоянии: она словно зависла в тумане между небом и землей и потеряла всякие ориентиры. Зависла между прежней жизнью, где ее холили и лелеяли, и этим чужим для нее, уродливым миром, миром смерти и предательства.
Когда ей принесли поднос с завтраком: ароматный чай, яйца всмятку и тосты с маслом, — желудок восстал. Несмотря на то, что Сара не ела со вчерашнего вечера, она смогла заставить себя проглотить лишь пару кусочков.
Сара обвела взглядом свою обитую вощеным ситцем тюрьму, гадая, каким чудом она сможет выпутаться из беды.
Ценой немалого волевого усилия Вейн заставил себя оставаться в кресле. То, что он только что услышал от Питера Коула, требовало от него незамедлительных действий, но если он хочет получить дополнительную информацию, то суетиться нельзя, надо сохранять трезвую голову.
Бринсли мертв. Убит. И леди Сару обвиняют в его убийстве. Трудно представить что-нибудь более жуткое и немыслимое, но если вспомнить все события минувшей ночи, то удивляться ничему не приходится. Еще один эпизод в череде кошмаров.
И почему Питер, которого Вейн знал еще со времен учебы в Итоне, явился с этой новостью к нему? С чего бы министерству внутренних дел подозревать его, маркиза Вейна, в причастности к этому преступлению? Если только Сара в отчаянии не решилась обратиться к нему с просьбой подтвердить ее алиби? Но с ее-то гордостью она скорее умрет, но не признается, что провела ночь с ним, в его доме. Хотя если ей пришлось выбирать между арестом и судом по обвинению в убийстве и этим признанием, то ей не оставалось ничего другого, как признаться в адюльтере.
Вейн испытывал лишь безумное желание мчаться к ней со всех ног, чтобы спасти, чтобы снять с нее груз вины и переложить ее ношу на свои плечи. Какой он идиот!
Возможно, Сара действительно покончила со своим мужем. Неужели это Бринсли принудил ее к такому ухищренному соблазнению? Неужели то, что произошло между ним, Вейном, и леди Сарой, так угнетало ее, что она из мести пристрелила собственного мужа? Господи, как все запуталось!
Вейн пытался придумать вопрос, который мог бы задать человек, ничего не знающий о сопутствующих смерти Бринсли обстоятельствах.
— Ее родственников уведомили о произошедшем?
— Пока нет. Об этом происшествии пока нигде не сообщалось. — Питер сложил руки домиком и посмотрел на Вейна. Воплощенное спокойствие. — Вы понимаете, в каком деликатном положении она находится?
Вейн хрипло рассмеялся.
— Господи, конечно, понимаю. Но… зачем вы вызвали сюда меня? Что, по вашему мнению, могу сделать я?
Питер ответил не сразу. Он щелчком смахнул с рукава пылинку, а затем поднял глаза на Вейна.
— Вашу карету видели ранним утром отъезжающей от дома, в котором жили леди Сара и Бринсли.
Вейна словно ударили под дых, но он сделал все, что было в его силах, чтобы не показать слабости. Он должен сохранять спокойствие. Та карета, в которой он отправил Сару домой, была без фамильного герба. Он позаботился о том, чтобы карету никто не узнал. Очевидно, Сара не сообщила Питеру о том, что он, Вейн, отправил ее домой. В противном случае Питер ссылался бы на заявления самой Сары, а не какого-то анонимного информатора. Вейн не мог подтвердить данные против него показания, потому что тогда репутацию Сары было бы уже не восстановить. Обстоятельства и так складывались далеко не в ее пользу.
Тихо, с угрожающими нотками в голосе, он сказал:
— Ваш информатор ошибся, мой друг.
Питер улыбнулся. В серых глазах блеснула сталь.
— О, я так не думаю. Видите ли, кое-кто видел, что вчера вечером вы угрожали Бринсли убийством. Это происходило возле одного известного игорного заведения. У нас есть свидетельские показания некоего мистера Рокфорта, из которых следует, что Бринсли придумал какой-то план насчет вас и его жены. Леди Сару рано утром заметили выходящей из какого-то неизвестного экипажа. Полагаю, что если мы допросим вашего кучера…
— Не впутывайте в это кучера, — прорычал Вейн. К счастью, он мог положиться на своих слуг. Они ничего не скажут властям о визите леди Сары. Уже спокойнее Вейн добавил: — Повторяю, ваш информатор ошибся. — Он нахмурился: — Господи, меня обвиняют в убийстве вашего брата? Я могу пригласить в свидетели сколько угодно своих слуг, которые подтвердят, что всю ночь и все утро я находился дома.
Коул не стал отвечать на заданный Вейном вопрос.
— Леди отказывается сообщить, где она находилась в момент совершения убийства. Можно предположить, что ей есть что скрывать.
Выходит, леди Сара не сообщила им правду. Она предпочла взойти на виселицу, но не признала, что была с ним. Может, она верила, что до виселицы дело не дойдет, но только подумать, чем она рисковала! Возможно, они не признают ее виновной ввиду недостаточности улик, но если магистрат решит, что она должна ответить перед судом, то скандала избежать не удастся.
— Полагаю, вы задавали леди вопрос о моем предполагаемом участии?
— Нет. — Питер изучал свои ногти. — У нее была возможность обо всем рассказать. Она провела пару часов в камере, что едва ли показалось ей приятным.
Вейн напрягся. Сердце сжалось, стоило ему представить Сару, одинокую и испуганную, в тюремной камере. Но ответ прозвучал так, словно сообщение Питера не произвело на него ровным счетом никакого впечатления.
— О, да бросьте вы! Леди Сара и мухи не обидит. Не может быть, чтобы вы всерьез рассчитывали на то, что я поверю, будто у вас есть против нее серьезные улики.
Питер посмотрел ему прямо в глаза.
— Если у нее появится алиби, ее освободят.
Вейн вытянул ноги и скрестил их, не подавая виду, что внутри у него все кипит. И без его признания, если в общество просочится слух о ее аресте, нет надежды на то, что она не станет парией. Но если к этому добавить еще и пикантную деталь, касающуюся того, с кем и как она провела ту ночь, на репутации Сары можно поставить крест.
Вейн пребывал в смятении. Он даже опустил голову, чтобы взглядом не выдать своих чувств. Он старался держаться так, словно его дело — сторона. И ему действительно следовало отнестись к тому, что случилось с Сарой, с полным безразличием. Какое ему дело до того, останется она в живых или взойдет на эшафот? Какое ему дело до того, сохранит она безупречную репутацию или станет изгоем и, забытая всеми, друзьями, семьей, закончит свою жизнь веточной канаве? Наоборот, он должен торжествовать, радоваться тому, что для нее все обернулось вот так. Она заслужила эту участь уже потому, что заставила его плясать под свою дудку, превратила его в марионетку в своих ловких руках, позволила ему поверить, что она наконец его, и все это лишь затем, чтобы потом бросить.