Она посмотрела на Вейна. На его губах играла едва заметная улыбка. Теплый свет в его глазах говорил о том, что ее радость отозвалась в нем не меньшей радостью.
— Как? — прошептала она.
— Мне помогли. — Он откашлялся и широко взмахнул рукой: — Это подарок. Бери и властвуй.
Сара не могла скрыть радости. Она бросилась к нему, крепко обняв, уткнулась лицом ему в грудь. Она почти не говорила с ним о своем необычном увлечении, но он почувствовал, насколько оно было важным для нее.
Теперь ей не нужно было думать о том, как зарабатывать на жизнь.
В этой комнате она могла творить.
— Я не видел тебя такой… много лет, — сказал он, проводя ладонью по ее спине. — Я думал, что больше уже никогда не увижу эту светлую, жизнерадостную девочку.
Внезапно застыдившись своего порыва, Сара опустила глаза и выскользнула из его объятий. Она обошла комнату, прикасаясь к новеньким приборам, вдыхая запахи. Если бы можно было жить здесь и никогда не покидать этой волшебной комнаты! Вытащив пробку из колбы с розовой эссенцией, Сара глубоко вдохнула.
И в этот миг мир повернулся вокруг своей оси и рассыпался на осколки. Тот запах. Тот зловещий запах, что преследовал ее, мешаясь с запахом крови. Она судорожно глотала воздух, борясь с кошмарными видениями. Бринсли в луже крови. Она видела его так ясно, словно все повторялось вновь. Ей пришлось схватиться за край скамьи, чтобы не упасть.
Вейн взял ее под локоть.
— Сара! Сара, ты нездорова? — Его голос звучал еле слышно, словно издалека.
Она не знала, что делать. Нужно выйти отсюда. Этот удушающий запах, прилипчивый запах роз, запах крови.
— О Боже. Бринсли, — прошептала она и рванулась к выходу. Выбежав из лаборатории, она упала на траву. Ее буквально вывернуло наизнанку.
— Сара!
Вейн был рядом. Он поддерживал ее. Он успел снять с нее шляпу и убрать волосы с лица. Он что-то ласково нашептывал ей на ухо, пытаясь успокоить, но все, что она видела, — это кровь. Кровь.
Когда рвотные спазмы наконец закончились, он вытер ее губы носовым платком. Усадив Сару на траву в тени старого дуба, он привлек ее к себе. Она дрожала в ознобе, и во рту ощущался противный рвотный привкус. Должно быть, от нее ужасно пахло, но Вейну, похоже, было все равно.
Широкая грудь и его сильные руки, которые обнимали ее, были как спасительная гавань в бурном море болезненных эмоций. Сара расслабилась в его объятиях, находя успокоение в ровном стуке его сердца. Она никак не могла отдышаться.
Он прикоснулся губами к ее волосам, и от этого жеста, от этого проявления нежности в горле встал болезненный ком.
Она продолжала глубоко дышать и вскоре почувствовала себя немного лучше.
— Прости. Ты сделал мне такой чудный подарок. А я все испортила. Прости. — Он заслуживал объяснений. Она осторожно отстранилась от него и села так, чтобы смотреть ему в лицо.
Найти верные слова было сложно.
— Я не знаю почему, но запах розовой эссенции перенес меня в ту ночь, когда умер Бринсли. Я видела его так ясно, так живо. В тот вечер я готовила розовую воду. Запах и его смерть, похоже, тесно переплелись в моей голове. Я не могу этого объяснить.
— Мадам Вассар говорила мне, что обоняние — самое загадочное из пяти чувств. И запах способен вызывать воспоминания сильнее, чем зрительный образ, сильнее, чем все прочее, — сказал Вейн. — Возможно, она права.
Сара удивленно приподняла брови:
— Мадам Вассар? Прежняя экономка моих родителей?
— Да, ты как-то упомянула о ней в разговоре. Мне нужен был специалист, который помог бы мне заказать необходимое оборудование для твоей лаборатории. Я хотел сделать все по высшему разряду.
Сара улыбнулась:
— Спасибо. Ты сотворил настоящее чудо. Я проведу там много счастливых часов. Мне только надо привыкнуть.
Вейн ласково погладил ее по щеке.
— Ты любила его, Сара. Ты любила Бринсли.
Что за чепуха! Она его не любила. Но Вейн остановил ее возражения взмахом руки:
— Не надо, не отвечай. Я знаю, ты думаешь, что презираешь его, и это, возможно, правда. Мне очень не хочется поднимать эту тему, но я вынужден это сделать, потому что дальше так продолжаться не может, Сара. Если ты не признаешься самой себе в том, что он не был тебе безразличен, ты никогда не переступишь через свою скорбь, через свое горе, которое стоит на пути нашего счастья.
— Любила этого… этого негодяя? — Сара беззвучно хватала ртом воздух.
— Подумай над этим, Сара. Хорошо подумай. Должно быть, вначале ты любила его. Ты ведь вышла за него замуж. И не говори мне, что ты сделала это с благословения родителей. Только не говори мне, что тебе не пришлось бороться за то, чтобы получить желаемое, потому что нет родителей, которые бы в здравом уме пожелали бы родной дочери такого мужа, как Бринсли Коула.
— Да, — согласилась Сара. — Я боролась. Мне было всего лишь семнадцать лет! Я была слишком юной, чтобы разглядеть истину за ложью. Меня целиком захватила романтика. И мать действительно отговаривала меня выходить замуж в столь юном возрасте. Она говорила, что вначале я должна выйти в свет, осмотреться, разобраться в своих чувствах, сравнить Бринсли с другими претендентами на мою руку и сердце. Но я ее не послушала, потому что… Ну, потому что у нас имелись разногласия по некоторым вопросам. Мой отец… — Сара покачала головой. — Нет, насколько я помню, он не сказал ни слова против того, чтобы Бринсли стал моим мужем. — Она с сомнением добавила: — Возможно, я была не так уж глупа, если Бринсли удалось ввести в заблуждение даже моего отца.
Вейн хотел что-то сказать, но передумал и вздохнул.
— Ты думаешь, что та первая юношеская любовь прошла? Ты искренне веришь, что перестала любить Бринсли в тот день, когда он рассказал тебе о своем побочном сыне? — Вейн покачал головой. — Так не бывает, Сара. Ты не перестаешь любить человека лишь потому, что обнаруживаешь у него недостатки. Если, конечно, речь идет о настоящей любви.
Сара судорожно сглотнула. Взгляд ее метался.
— Нет. Я была ослеплена. Я была им увлечена. Если бы я знала, что собой представляет Бринсли, разве я вышла бы за него? — Она сделала паузу и, прищурившись, посмотрела Вейну в глаза. — Ты меня ревнуешь? Ты думаешь, что я продолжаю любить его и мертвого?
Он не мог ревновать ее к Бринсли. Он не мог ревновать ее к такому ничтожеству.
Вейн так долго молча смотрел на нее, что она решила, что так и не дождется от него ответа. Наконец он сказал:
— Да, я действительно думаю, что ты любила его все эти годы. И продолжала любить, когда он умер. Иначе сейчас ты не была бы к себе так беспощадна. Тебя бы не терзало сознание вины перед ним. — Вейн наклонился к ней и тихо, но с нажимом в голосе добавил: — Я бы скорее приревновал тебя к прудовой пене. Не ревность меня терзает. Меня терзает то, что ты выставила между нами барьер. Меня терзает то, что в тебе кипят обида и гнев.
— Меня давным-давно перестали волновать выходки Бринсли! Ты считаешь, что во мне так мало гордости, что я…
— О, гордости у вас предостаточно, мадам. С помощью этой гордости, и еще обиды и гнева, ты и построила настоящую крепость. И эта крепостная стена защищала тебя от Бринсли. Но сейчас его уже нет, а стена вокруг тебя осталась. И ты продолжаешь наращивать укрепления. Ты слишком занята строительством фортификаций, чтобы подумать о том, какова на вкус свобода. Ты не знаешь, что такое быть счастливой. А если ты не можешь быть счастливой, то и я не могу. — Он взял ее лицо в ладони. Голос его срывался от боли. — Потому что, сколько бы боли ты мне ни причинила, я не перестану любить тебя.
У Сары перехватило дыхание. Он любит ее. Она всегда об этом знала, но услышать признание из его уст — об этом она не смела и мечтать.
Сара отстранилась.
— Ты заблуждаешься насчет Бринсли. — Она попыталась подняться, и Вейн тут же вскочил, чтобы помочь ей. Она не подала ему руки, но внезапно у нее закружилась голова. Еще немного, и она свалится в обморок. — У меня болит голова. Я пойду домой. — Она раздраженно взмахнула рукой, когда он пошел рядом. — Не надо меня провожать. Не надо.