Я не обращаю внимания на боль в груди, возникшую от этой мысли, как делаю всякий раз, когда ко мне приходят воспоминания о женщине, которая умерла слишком молодой. Ее не стало пятнадцать лет назад, когда она загадочным образом упала с большой высоты. Мне тогда было всего пятнадцать. Загадочно. Ага. Будто весь Олимп не подозревал, что за этим стоял мой отец.
Будто я сама не знала этого.
Прогонять подобные мысли для меня привычное дело. Не имеет значения, какие грехи совершил мой отец. Он мертв, как и моя мать. Надеюсь, он страдает в недрах Тартара с тех пор, как испустил последний вздох. Думая о его смерти, испытываю облегчение. Он умер, не успев выдать меня замуж, чтобы создать какой-нибудь бредовый союз и причинить еще больше боли, которую ему, похоже, очень нравилось причинять.
Нет, я совсем не скучаю по отцу.
– Она бы гордилась тобой.
– Возможно. – Поглядываю на двери. – А может, пришла бы в ярость от того, что я собираюсь сделать. – Раскачать лодку? Черт, да я вот-вот ее переверну.
Эрос смотрит на меня с невозмутимым видом. Только слегка приподнимает брови и качает головой.
– Значит, решила побороться за титул Ареса. Мне стоило догадаться. В последнее время ты пропустила много вечеринок. Тренировалась?
– Да.
Я ожидаю, что он отнесется к этому скептически. Возможно, мы друзья, но только по меркам Олимпа. Я верю, что Эрос не вонзит нож мне в ребра. Он верит, что я не устрою ему неприятностей, пустив какую-нибудь сплетню. Мы встречаемся на мероприятиях и вечеринках и время от времени оказываем друг другу услуги. Но я не доверю ему свои сокровенные тайны. Ничего личного. Эту часть себя не доверю никому.
Хотя в скором времени все в Олимпе узнают о моих планах.
Я расправляю плечи.
– Я буду участвовать в состязании за титул Ареса.
– Черт. – Он тихо присвистывает. – Тебе предстоит потрудиться.
Он не говорит, что думает, будто я не справлюсь, но все же немного расстраиваюсь. Не ждала активной поддержки, но то, что меня недооценивают, никогда не перестанет ранить.
– Да, что ж, мне лучше поторопиться.
– Погоди. – Он осматривает меня. – У тебя прическа слегка съехала набок.
– Что?! – Я поднимаю руку, чтобы потрогать волосы. Без зеркала ничего не смогу исправить. Черт, опоздаю еще больше, но лучше так, чем войти в зал растрепанной.
Я поворачиваюсь к лифтам, в стороне которых расположены уборные, но Эрос хватает меня за плечо.
– Я разберусь. – Он открывает сумку Психеи, роется в ней пару секунд и достает оттуда меньшую сумочку. В ней лежит пачка невидимок для волос. Эрос издает смешок при виде изумления, отразившегося на моем лице. – Не стоит так удивляться. Если бы у тебя была с собой сумочка, невидимки в ней тоже нашлись бы. А теперь замри и дай мне поправить всю эту хренотень.
Я стою неподвижно, потрясенная, а он приводит в порядок мою прическу, фиксируя волосы невидимками. Затем отстраняется и кивает.
– Так лучше.
– Эрос. – Я осторожно касаюсь волос. – С каких пор ты делаешь прически?
Он пожимает плечами.
– Могу устранить лишь небольшие проблемы, но так я здорово выручаю Психею, когда мы выходим в свет.
Боги, он так влюблен, что становится тошно. Рада за него. Правда рада. Но ничего не могу поделать с завистью, которая меня пронзает. Дело не в Эросе (он мне почти как брат), а в близости и доверии между ним и его женой. Единственный раз, когда подумала, что могу обрести нечто подобное, закончился печально, и я до сих пор не избавилась от той боли.
Но мне удается выдавить улыбку.
– Спасибо.
– Покажи им, Елена. – Он хитро ухмыляется. – Я буду болеть за тебя.
Делаю медленный вдох и поворачиваюсь к двери. Раз уж и так опаздываю, почему не устроить эффектное появление? Выпрямляю спину и толкаю двери с большей силой, чем необходимо. Когда вхожу в зал, люди расступаются. Я останавливаюсь, позволяя им рассмотреть меня, и в то же время разглядываю их.
Зал изменился с тех пор, как Персей унаследовал титул Зевса. С точки зрения функциональности пространство осталось прежним. Блестящие полы из белого мрамора, сводчатый потолок, создающий впечатление, будто зал больше, чем есть на самом деле, а еще огромные окна и стеклянные двери, выходящие на балкон. Но, по ощущениям, зал кажется другим. Стены, раньше кремового цвета, теперь выкрашены в прохладный серый. Изменение не такое заметное, но имеет значение.
В портретах больше натуральной величины поменяли рамы. Толстые золотые обрамления, которые так нравились моему отцу, сменили на искусно сделанные черные рамы. Они выглядят так, будто изготовлены по индивидуальному заказу для каждого из Тринадцати, хотя придется подойти ближе, чтобы в этом убедиться.