***
Я сижу в кресле в дальнем углу своей комнаты. Огонь погас, и теперь в очаге остались только тлеющие угли. Мой взгляд скользит к Камилле, которая так мирно спит в моей постели, словно ценный улов, выставленный напоказ. Однако я обеспокоен.
Я никогда не сомневался в себе, но с каждым поворотом событий, касающихся Камиллы, это происходит. Злая искусительница, сирена, она так глубоко вонзила свои когти, но я ловлю себя на том, что наслаждаюсь этой болью. Она как птица в клетке. Пока я держу её в ловушке, она останется. Но я хочу иметь возможность открыть двери и не дать ей улететь.
Мне нужно подрезать ей крылья, чтобы она забыла, что умеет летать.
Глава 6
КАМИЛЛА
Тёплые кончики пальцев нежно касаются моей шеи, пробуждая меня ото сна. Когда я открываю глаза, я вижу Ронана, сидящего на краю кровати, его пристальный взгляд прикован к моему лицу.
— И вот она просыпается, — говорит он.
Я переворачиваюсь, шипя от боли, пронзающей мою руку. Блядь, ненавижу, когда в меня стреляют.
— Шрам останется, — ворчу я.
Он выгибает бровь, и клянусь, на его лице пляшет огонёк ликования.
— Знаю.
— Информативно, Ронан.
— Врач здесь, чтобы наложить швы на твою руку. — Он приподнимается. — Одевайся, — приказывает он, задерживаясь у кровати и наблюдая за мной.
Я вылезаю из кровати и подхожу к шкафу, хватаю платье без рукавов, бросая взгляд на длинный ряд нелепых платьев, выстроившихся вдоль стены. Боже упаси, чтобы здесь оказались джинсы и майки. Похоже, что мы постоянно ожидаем визита королевы Англии. Когда я выхожу из гардеробной, Ронан открывает дверь, чтобы впустить пожилого мужчину.
Он улыбается, подходит и кладёт на кровать докторскую сумку. Ронан подходит и встаёт рядом со мной, убирая волосы с моей раненой руки и перекидывая их через плечо.
Мужчина говорит что-то по-русски, и Ронан кивает, прежде чем они оба вступают в разговор. Я не могу понять ни слова из их диалога и нахожу это раздражающим. Мужчина открывает свою сумку, достаёт марлю, нити и иглы. Он поднимает крошечный флакончик, прежде чем воткнуть иглу в крышку и набрать содержимое в шприц.
Я с шипением выдыхаю, когда он погружается в мою руку, медленный ожог от анестезии распространяется по моим пальцам.
— Что с вами, люди, происходит, и какого хрена вы никогда не предупреждаете! — они оба игнорируют меня. Ронан стоит рядом со мной, пока мужчина накладывает мне швы. Закончив, доктор похлопывает меня по колену, и Ронан ощетинивается, прежде чем рявкнуть что-то по-русски. Лицо доктора становится белым, и он быстро убирает свои принадлежности, прежде чем выскочить за дверь.
— Если будешь постоянно пугать всех до усрачки, никто не захочет на тебя работать, — говорю я, нерешительно двигая рукой назад-вперёд, проверяя её, пока чувствительность медленно возвращается. Лучше всего, чтобы у тебя не было помех, когда спишь рядом с дьяволом. Ронан свирепо смотрит на меня, и я закатываю глаза. — Такой жизнерадостный человек, — я прижимаю руку к груди и, поморщившись, вытягиваю её.
Ронан направляется к двери, поглядывая на часы.
— Завтрак будет подан через десять минут. — И с этими словами он входит в открытую дверь.
Боже, он доведёт меня до приступа. В одну минуту он стреляет в меня, в следующую открыто говорит, что хочет меня, а сейчас… сейчас он просто такой, как обычно, довольный собой.
Чем больше я думаю о признании Ронана прошлой ночью, тем большее беспокойство испытываю, потому что это были слова не мужчины, который хочет пленить женщину. Это были слова человека, находящегося в состоянии войны с самим собой, той же войны, которую чувствую я. Когда такой мужчина, как Ронан Коул, хочет тебя, выхода нет. Только принятие или раздражение. Я знаю, и всё же свобода манит меня. Я беспокоюсь, что чем на дольше я здесь останусь, тем больше буду хотеть его и тем дальше буду погружаться в омут разврата, в котором мы оба так охотно барахтаемся. Пока однажды мне не захочется уходить. Я просто буду его пленницей. Его верная марионетка на верёвочке, сломленная, соучастница. Я не могу этого допустить. Я должна бороться, независимо от того, насколько волнующим является для меня его присутствие.
Я встаю и выхожу из комнаты, погруженная в свои мысли, направляясь в столовую.
Ронана ещё нет, но слуги суетятся вокруг, расставляя тарелки и наливая кофе. Я сажусь на своё обычное место и беру нож, крутя его на указательном пальце.
Когда двери в столовую снова открываются, Ронан стоит между ними, безупречный в своём дизайнерском костюме. Он садится на своё место, слуги немедленно наливают ему кофе и чуть ли не кланяются в его присутствии. Он бросает взгляд поверх края своей кофейной чашки.
— Разве в Мексике не пьют кофе?
— Это Хуарес, а не джунгли Амазонки, Ронан, — я фыркаю. — У нас даже есть электричество, если тебе интересно.
— Ясно. — Он делает глоток кофе, прежде чем поставить чашку на стол.
Перед нами ставят две тарелки. Яйца Бенедикт, такие же, как и каждое утро. Он абсолютно предсказуем, когда дело доходит до его комфорта и самых прекрасных вещей в жизни.
Мы едим в тишине, и я не прилагаю никаких усилий, чтобы заговорить с ним. Мои мысли витают где-то далеко, я мечтаю о горячих песках пустыни и грязных коррумпированных улицах, которые, возможно, никогда больше не увижу. Когда слуги возвращаются, чтобы убрать со стола, я отодвигаю свой стул. Ронан прочищает горло.
— Нам нужно кое-что обсудить, — произносит он, бросая салфетку на стол.
— Что?
Он постукивает по столешнице.
— Ты хочешь обрести свободу, но… Я хочу оставить тебя у себя.
Я откидываюсь на спинку стула, встречаясь с ним взглядом.
— Да.
Его глаза скользят по моему телу, пока каждый дюйм моей кожи не начинает гореть от одного его взгляда.
— Ты играла честно, так что… как бы сильно я ни желал тебя, я должен отпустить тебя. Ты можешь уходить. — Он качает головой, отодвигает свой стул от стола и встаёт. — Так жаль, мы могли бы быть такими могущественными вместе.
Я прищуриваю глаза.
— Ты отпускаешь меня?
— Да, — он отворачивается от стола. — Я буду скучать по тебе, маленькая кошечка.
Моё сердцебиение учащается, и мной овладевает что-то близкое к панике. Это то, чего я хочу, не так ли? Свобода.
— Я попрошу Игоря подогнать для тебя машину, — он направляется к двери.
— Ронан, — его имя срывается с моих губ без разрешения.
Остановившись, он поворачивается ко мне лицом. Наступает отчаянный момент, когда всё, что я слышу, — это хрип моего собственного дыхания в лёгких. Я разрываюсь между знанием о том, что я должна делать, о том, что мне нужно сделать, и о том, чего я хочу… и тем, чего я жажду. Эти два понятия яростно противоречат друг другу, сталкиваясь в моём сознании.