— В зале заседаний. Сейчас же.
Я отпускаю Феликса, бросая его на землю, и следую за всеми в зал заседаний.
Когда все собираются, наш Президент начинает свой допрос.
— Объясни это дерьмо, сейчас? — Зейн откидывается на спинку сиденья.
— Я не знал, брат. Не знал, почему он дал мне этот заказ.
— Ты знал. Ты знал, что он жив! Ты знал, кто он на самом деле. Ты, бл*ть, предал этот клуб и заплатишь за это, — говорю я, подходя к Феликсу и сталкивая его со стула.
— Эд... сядь, — приказывает Зейн со своего места.
Прищурившись, смотрю на брата. Было не так уж много случаев, когда я хотел оспорить решение Зейна, но это был один из них.
— Это конец Зейн, и ты это знаешь, — указываю я на него, прежде чем снова сесть на стул.
— Объясни все... сейчас. И ничего не упускай. Эд похож на льва в клетке, которому нужно вырваться и вцепиться в свою добычу. Я спущу его на тебя, если ты не выплюнешь все прямо сейчас, черт возьми, — небрежно заявляет Зейн, поднося сигарету ко рту.
Феликс бросает взгляд между нами, и я вижу страх в его глазах, поэтому смеюсь.
Он снова бросает взгляд на меня, прежде чем говорит:
— Он угрожал, Эбби. Я не мог ему позволить этого. Все это время я не знал, что Фрэнк был жив и узнал только тогда, когда он подошел ко мне, чтобы дать тебе заказ. Твой отец не оставил мне другого выбора. Я понял, что он нацелился на меня, чтобы передать дело тебе, потому что я старший, а Фрэнк знает, что я не поступаю так, как вы. Я не предавал клуб. У меня был план рассказать тебе все, но мне нужно было дождаться подходящего момента, чтобы убедиться, что он ничего не узнает.
Прищурившись, я достаю складной нож.
— Что-то должно измениться, брат. Можешь думать, что не предавал клуб, но ты предал. Ты мог бы рассказать нам, что происходит, и мы бы справились с этим вместе, как братство.
Я откидываюсь на спинку сиденья, широко расставляю ноги и щелкаю ножом в руке. Смотрю на Олли и вижу, что его рот сжат в жесткую линию. Это было трудно для него слышать, чувак гонялся за Эбби с тех пор, как мы были маленькими.
Зейн кивает.
— Эд прав. Левая или правая? — спрашивает он, затушив сигарету в пепельнице. Я хихикаю себе под нос, поднимая одну руку и потирая верхнюю губу указательным пальцем.
Феликс морщит лицо.
— Черт, — он срывает с себя толстовку и футболку, — правая.
Схватив нож, которым я играл в руке, я бросаю его через стол, где он сидит, и он вонзается ему в руку.
— Бл*-*-*ть! — выплевывает он, пытаясь сдержать боль.
Я подхожу к Феликсу, и опускаюсь перед ним на колени, похлопывая его по колену.
— Видишь ли, это не поможет мне. Это даже не уняло мой зуд…
Я вижу, как Зейн отодвигает свой стул и встает из-за стола.
— Эд, — рычит он себе под нос.
— Расслабься, Зи, я спокоен. Однако этой маленькой раны мне недостаточно. Видишь ли, это твоя вина, что моя девочка... ну, девочек забрали. Хочешь ты это признать или нет, но ты сыграл свою роль, — я выдергиваю нож из его правой руки и вонзаю в левую руку, глубоко вдавливая и кружа.
Он кричит в агонии, больше не в силах сдерживаться.
Я наклоняюсь так, чтобы мой рот оказался рядом с его ухом, продолжая вращать нож глубоко в его руке.
— Эта боль, которую ты сейчас испытываешь, — я шепчу ему так, чтобы только он и я могли слышать, — даже и близко не то, что пережили наши девушки. И тебе чертовски повезло, что я не вырываю твои гребаные глаза из орбит, — вытаскиваю из него нож, вырываю у него из рук жилет и вытираю об него свое лезвие. Я смотрю на Зейна, и он в молчаливом одобрении кивает. Затем встаю и выхожу из зала заседаний, хлопнув дверью.
Глава 32
Кали-Роуз
Прошла уже неделя с начала моих встреч с доктором Освальд. Мне стало легче, и хотя я знаю, что случившееся будет преследовать меня долгое время – если не вечно – понимаю, что мне нужно попытаться вернуть свою жизнь в привычное для меня русло. И вот я здесь, проверяю на выносливость свое маленькое сердечко на беговой дорожке впервые с тех пор, как вернулась из отпуска. Можно с уверенностью сказать, что чувствую себя так, будто бегу стокилометровый марафон.
Как, черт возьми, раньше я каждый день занималась этим, не знаю.
По моей голове течет пот, песня Эминема «Till I Collapse» пульсирует в моих ушах. Что я могу сказать – мне нужно выплеснуть гнев, и для этого Эминем подходит лучше всех. Мои кроссовки стучат по резине, когда вижу, как кто-то входит в дверь. Судя по размеру человека, понимаю, что это Доминик. Улыбаясь, смотрю на него и вытаскиваю наушники.
— Привет, — говорю я, сбавляя скорость на беговой дорожке.
— Привет, — отвечает он, и я замечаю мелкие морщинки вокруг его глаз. Моя улыбка исчезает, я кладу свой айпод, полностью выключая беговую дорожку. Затем встаю на пол и беру полотенце.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, вытирая пот с шеи.
— Разве не я должен спрашивать тебя об этом? Черт побери, Кали, — с легким гневом в голосе выдыхает он.
Я прикусываю нижнюю губу и на мгновение закрываю глаза.
— Кто тебе сказал?
— Разве это имеет значение?
Вижу беспокойство в его глазах, и это вызывает во мне чувства к нему, о существовании которых я никогда не знала.
— Прости, — шепчу я.
— За что ты извиняешься, Кали? Черт, если кто и должен просить прощения, так это я. Иди сюда, — говорит он, протягивая мне руку. Я делаю шаг вперед и прижимаюсь к нему, наслаждаясь его объятиями. Почувствовав легкий поцелуй в макушку, вздыхаю в знак признательности.
— Спасибо, Дом, — говорю я, глядя на него снизу вверх.
Он смотрит на меня.
— Благодаришь меня? За что? — спрашивает он, убирая выбившиеся волосы мне за ухо.
— За то, что всегда был рядом. За это… просто за то, что ты есть. Ты отличный парень, Дом. Мне жаль, что я никогда этого не видела, — застенчиво говорю я.
— А сейчас ты это видишь? — спрашивает он, проводя большим пальцем по моей щеке.
— Может быть, — неуверенно отвечаю.
Знаю, что хочу попробовать что-то с Домиником. Трудно не хотеть этого, когда он не только горячий, но и отличный парень и у него большое сердце. Я обдумываю несколько советов, которые мы с доктором Освальд обсудили на этой неделе.
«Делай то, что делает тебя счастливой в данный момент. Попытайся снова нормализовать свою жизнь», — ее голос эхом отдается в моей голове.
Я смотрю на Доминика и вижу легкую улыбку на его пухлых губах.