— Я вышла на пробежку и увидела вас. Мне захотелось рассмотреть все поближе. — Я понимаю, как звучат эти слова, как только они вылетают из моего рта, но не могу взять их обратно. Но мне даже жаль, что не могу, когда я вижу, как напряглись мышцы на челюсти Габриэля. Он уловил непреднамеренный намек, это уж точно.
— Я привел их сюда для уроков верховой езды. — Его голос по-прежнему прохладен и, кажется, не затронут, но я знаю лучше. Я вижу, как он держится за край перил рядом с тем местом, где он стоит, и тепло разливается по моей коже, когда я вспоминаю, как он держал книжную полку рядом с моей головой. Жесткие, ритмичные толчки его бедер о мои, то, как легко он отправил меня за грань. — У нас есть лошади побольше. Я могу научить и тебя, если хочешь.
Не думаю, что он хотел на что-то намекнуть, но, когда его глаза встречаются с моими, когда он говорит это, меня снова охватывает жар. Мой желудок скручивается, бабочки порхают по мне с пугающей скоростью, и я тяжело сглатываю.
— Наверное, сначала мне нужно научиться водить машину, — умудряюсь я, заставляя себя слабо улыбнуться. Мимо проносится ветерок, развевая мои волосы по лицу и поднимая пыль вокруг нас, и я вижу, как рука Габриэля дергается, а его взгляд переходит на клочья волос, прилипшие к моим щекам.
Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне. Если бы мы были одни, вряд ли он смог бы остановиться, и в моем воображении мгновенно промелькнула дюжина различных сценариев, каждый из которых был бы более призрачным, чем предыдущий.
И я не знаю, хочу ли я этого.
12
ГАБРИЭЛЬ
Проходит еще несколько обычных, простых дней в поместье, и я чувствую, как колеблется моя решимость в отношении того, что я планировал с ним сделать. В моих ночных сообщениях от Джио не было никаких признаков того, что Игорь продолжает выслеживать нас, и хотя нутром я понимаю, что это лишь затишье перед бурей, трудно не позволить себе снова стать самодовольным.
Также трудно думать о серьезном поиске покупателей на поместье, когда я чувствую себя здесь спокойнее, чем когда-либо за долгое время.
Мой дом в Нью-Йорке принадлежал мне и Делайле, он был куплен вскоре после нашей свадьбы, еще до рождения Сесилии. Он полон воспоминаний — почти все хорошие. Конечно, мы ссорились, как и подобает нормальным супружеским парам, и первые дни с нашим первым ребенком были бессонными и часто напряженными, но годы, проведенные вместе в этом доме, были настолько счастливыми, что те несколько плохих моментов давно отошли на второй план. Даже спустя столько времени мне было трудно избавиться от своего горя. Трудно позволить себе исцелиться, даже когда я знаю, что это нормально и естественно, что мне нужно прожить свою жизнь вне тени этой потери. А присутствие Беллы, то, что я чувствую по отношению к ней и к тому, что мы сделали, только усугубляло чувство вины.
Но здесь, в поместье… мы с Делайлой ездили сюда всего несколько раз вместе. Подавляющее большинство моих воспоминаний здесь — о детстве, о родителях, о той части моей жизни, которая не связана с тем, что я был мужем и отцом. Несмотря на надвигающуюся угрозу Игоря, который, как я знаю, рано или поздно придет на зов, я не могу отделаться от ощущения, что могу здесь дышать. Это чувство, которого я не испытывал уже много лет, я даже не понимал, что мне его не хватает, пока мы не приехали.
Мне все еще нужно работать, проводить удаленные встречи, следить за электронной почтой и вести дела, даже находясь за океаном, но все равно кажется, что здесь у меня больше времени. Технически я более занят, с каждым днем все больше и больше вникаю в дела поместья, чтобы понять, что именно было сделано здесь за последние годы, но здесь время, кажется, движется в другом темпе. Но даже несмотря на эти обязанности, послеобеденные часы, когда я вырываюсь, чтобы сводить детей на озеро или на уроки верховой езды, неспешные ужины на светлой и солнечной кухне, вид на итальянскую деревню, раскинувшуюся вокруг нас, — все это заставляет меня чувствовать покой, о котором я и не подозревал.
Это заставляет меня задуматься, действительно ли я хочу продать его кому-то, кто будет рассматривать его не более чем товар. Не место, наполненное богатой историей моей семьи, а средство для зарабатывания денег и не более того.