Я снова смотрю на одинаковые обручальные кольца и киваю.
— Я возьму комплект.
Весь оставшийся день я держусь от Беллы на расстоянии. Я хочу дать ей время свыкнуться с мыслью о том, что должно произойти, разобраться в своих чувствах без моего вмешательства. Я уже подтолкнул ее к этому, я не хочу, чтобы она чувствовала себя еще более задушенной, еще более контролируемой.
Больше всего на свете я не хочу, чтобы она испытывала ко мне те же чувства, что и ко всем остальным мужчинам в своей жизни. Я не хочу, чтобы она так на меня смотрела.
Мне кажется, что это может убить меня, если она когда-нибудь это сделает.
После ужина я прочищаю горло, когда все начинают вставать, и протягиваю руку, чтобы коснуться ее руки. Белла резко оборачивается ко мне, ее лицо безучастно. Я вижу, как Агнес торопливо встает, веля Сесилии помочь ей убрать со стола.
— Выпей со мной на улице, — тихо говорю я, и Белла кивает, поднимаясь из-за стола, чтобы помочь Агнес. Она быстро убирает свою руку от моей, и я не могу отделаться от мысли, что она чувствует это. Что она намеренно держится от меня на расстоянии.
Когда в доме становится тихо, дети ложатся спать, а Агнес и Альдо удаляются в одну из других комнат, я слышу, как открывается задняя дверь и мягкие шаги Беллы выходят на палубу. У меня открыта бутылка портвейна, я наливаю два стакана и протягиваю ей один.
— Ты весь день избегаешь меня, — тихо говорит она, принимая бокал. Она не делает из него ни глотка, а просто опускается на одну из деревянных скамеек рядом со столом.
— Сегодня утром я уехал в город. И подумал, что тебе захочется побыть одной.
— Я не знаю, чего я хочу. — Ее большой палец потирает край бокала, и она смотрит вниз на насыщенное красное вино, кружащееся в нем, с грустным выражением лица. — Я не знаю, хочу ли я, чтобы ты был рядом, потому что тебя тоже толкают на это, и мы можем вместе посочувствовать, как это трудно, или же я хочу оттолкнуть тебя, потому что мне страшно от того, что будет дальше. — Ее голос мягкий, тихий, и мне хочется потянуться к ней, но каждый инстинкт подсказывает мне, что это не то, что ей сейчас нужно.
Прикосновения всегда были деликатной вещью между Беллой и мной. И точно так же, как в библиотеке я знал, что могу прикоснуться к ней беззаботно и не испугать ее, сейчас я знаю, что не должен прикасаться к ней вообще.
— Я поехал в город, чтобы купить кое-что для тебя. — Я достаю из кармана маленькую бархатную коробочку и смотрю на нее. Коробочка с двумя обручальными кольцами находится в моей спальне, на тумбочке.
Ее глаза слегка расширяются, когда ее взгляд падает на коробочку, и я понимаю, что она знает, что это, еще до того, как я покажу ей. Она делает медленный, неровный вдох, но не двигается с места, когда я сажусь рядом с ней.
— Я знаю, что в этом нет ничего ни традиционного, ни нормального, ни даже очень романтичного, — тихо говорю я ей. — Я даже не знаю, хочешь ли ты кольцо, или что бы ты выбрала, если бы хотела. Но я подумал, что ты заслуживаешь его. Поэтому я пошел и купил его для тебя сегодня утром.
Я протягиваю руку и кладу коробочку ей в руку. Ее пальцы сжимаются вокруг нее, и на мгновение я задумываюсь, откроет она ее или нет. Она смотрит на нее, словно не знает, что делать.
А затем, медленно, она открывает ее.
— О… — Ее глаза расширяются, когда она смотрит на кольцо. — Это… — Она тяжело сглатывает. — Оно красивое.
— Если это не твой стиль, я могу…
— Да. — Белла все еще смотрит на кольцо и после долгого раздумья начинает доставать его из коробочки. Я протягиваю руку и останавливаю ее.
— Позволь мне надеть его на твою руку.
На секунду мне кажется, что она собирается сказать нет. Но она отказывается от кольца и протягивает левую руку. Я беру ее, и ощущение ее ладони на моей пронзает меня.
Это больше, чем просто договоренность. Я чувствую это до самых глубин своих костей. Но то, как она смотрит на меня, с грустной покорностью в глазах, лишает меня всякого счастья. Даже когда я надеваю кольцо на ее палец, все, что я чувствую, это тяжесть в груди, осознание того, что я так близок к чему-то хорошему, а меня заставляют сделать это неправильно.
— Оно идеально подходит, — тихо говорит она, держа руку перед собой.
Мы тоже.
Я почти говорю это. Слова уже на губах, но я никак не могу сорвать их с языка. Вместо этого я тянусь к ней, придвигаюсь ближе, прижимаю ладонь к ее щеке, пальцы прижимаются к ее челюсти, когда я притягиваю ее рот к своему. Когда я целую ее, поцелуй получается мягким и сладким, полным всего, что я хочу ей сказать, и даже больше. Но я не знаю, чувствует ли она это. Не знаю, сможет ли она прочитать в этом поцелуе все то, что я никак не могу заставить себя сказать.